Раймонд Волдемарович Паулс — великий советский композитор, кудесник прекрасных мелодий, сегодня отмечает День рождения

Сегодня День рождения у великого советского композитора, кудесника прекрасных мелодий Раймонда Волдемаровича Паулса

У этого латыша светского разлива — множество разных наград и званий. Он – народный артист Советского Союза и Латвийской ССР, лауреат нескольких республиканских премий и премии Ленинского комсомола, командор ордена Трёх звёзд Латвии, рыцарь ордена Полярной звезды Швеции и кавалер орденов Почёта России и Армении. Паулс обладатель нескольких международных почётных призов и премий за заслуги в мировом музыкальном искусстве, избран почётным членом Академии наук Латвии и почётным гражданином Юрмалы. Был министром культуры и даже на пост президента Латвии избирался. Но если бы у композитора, предположим, и отсутствовали все эти регалии, ордена и звания, мы всё равно с неизбывной любовью слушали бы его неповторимую, замечательную, добрую, исключительно мелодичную музыку. Одних песен Раймонд Волдемарович написал около трёх сотен. А ещё – 34 инструментальные композиции, 2 балета, 10 мюзиклов, озвучил 44 театральные постановки, написал музыку к 57 фильмам, сам сыграл роли пианистов в двух кинокартинах, а двух других – камео, то есть изобразил сам себя. С ним за честь почитали работать такие известные поэты, как М. Танич, Е. Евтушенко, А. Вознесенский, А. Дементьев, Р. Гамзатов, И. Шаферан, Р. Рождественский и, конечно же, Илья Резник. Песни Паулса пели: А. Пугачёва, В. Леонтьев, Л. Вайкуле, Л. Долина, Р. Ибрагимов, Л. Мондрус, Э. Пьеха, С. Ротару, Н. Гнатюк, А. Малинин, А. Миронов, Т. Буланова и многие другие известные исполнители. Можно смело утверждать: в конце семидесятых – начале восьмидесятых в СССР не существовало композитора, популярнее Паулса.

…В одну из командировок в Ригу я позвонил на квартиру композитора. Требовалось уточнить некоторые детали в интервью, которое взял у Паулса некоторое время назад. Не получилось. Жена Лана ответила: супруг – на гастролях. «Куда-нибудь за рубеж уехал?» — «Да нет, я, право, не знаю», — как-то стушевалась она. Позже я случайно узнал, что Илья Резник и Раймонд Паулс концертировал с ансамблем песни и пляски Прибалтийского военного округа по северным гарнизонам Союза. И Лана посчитала, что, в таком случае, ей лучше помалкивать. Мало ли что. То есть, она как бы хранила военную тайну мужа! Встретившись затем с композитором и его женой уже в Москве, я поинтересовался: часто ли он бывает в войсках?
— Можно сказать, что и регулярно. У нас в Союзе композиторов нет специального плана командировок в войска. Но когда меня приглашают встретиться с вашим братом военным, я никогда не отказываюсь. А ещё Резник часто приглашает меня выступать перед воинами МВД – у него там основательные связи. Мы с ним даже выступали однажды в колонии общего режима. Не хочу громко называть это долгом, обязанностью. Просто я так считаю, что служивым людям в стране мы все должны помогать, кто как может. А как же иначе.
В былые времена мы встречались часто. Любил я слушать Раймонда Волдемаровича. Говорит он обычно негромко, с какой-то подкупающей искренностью, которая всегда меня и умиляла, и покоряла. Много видел я на своем веку знаменитостей. Но с такой естественной открытостью, добротой и сердечностью встречался нечасто. Время от времени, испытывая затруднение с русским языком, он как бы помогает себе жестами рук. И на них я всегда любил смотреть. Руки маэстро, исторгающие дивные звуки из рояля. Крепкие, жилистые, а ладони всегда сухие — здоровый человек. Наверное, такие руки были и у его отца Волдемара, рабочего-стеклодува из рижского предместья Ильгюциеме. Пристрастия к музыке мастер не испытывал, если не сказать, что был к ней и равнодушен. А вот мать, Алма-Матилда, и сама пела, и других слушать любила. Когда Раймонду исполнилось четыре года, она уговорила супруга по сходной цене купить сынишке старенькое пианино. Понимала, материнским сердцем чувствовала: у мальчика есть музыкальный дар. Так что в решающей степени родителям композитора мы обязаны тем, что можем сейчас слушать столь великолепную музыку, лучше которой Прибалтика не знала за всю свою историю.
Сам Раймонд особым прилежанием в детстве не отличался, и как только контроль за ним ослабевал — будущий пианист-виртуоз и композитор отдавался играм, ничего общего не имевшим с музыкальными. В детской музыкальной школе он был вроде футбольного мяча. Его перекидывали от одного педагога к другому, и все учителя скопом полагали, что мальчишка — ленивая бездарь, из которой ничего путного никогда не получится. Поэтому величайшим благом для Раймонда оказалась встреча с Ольгой Борисовной Боровской, сумевшей и понять ученика, и помочь ему раскрыть собственный дремавший талант.
Одновременно с десятилеткой общеобразовательной Раймонд окончил и десятилетку музыкальную. В 1953 году поступил в Латвийскую государственную консерваторию имени Язела Витолы. И здесь занимался не особенно прилежно. Больше увлекался «живым исполнительством» в домах культуры, в других увеселительных заведениях. Исполнял, в основном, джазовые композиции и постепенно приобрел в малой республике большой круг почитателей. Их покоряла необыкновенная техническая виртуозность Паулса. Сочинительством тогда он вовсе не занимался. При всем том Раймонд умудрялся числиться одним из первых учеников в консерватории именно благодаря потрясающей виртуозности. Профессор Герман Браун имел все основания гордиться своим воспитанником, который на государственных экзаменах играл «Рапсодию на темы Паганини» Рахманинова и «Полонез ля мажор» Шопена. Знатоки музыки не дадут мне соврать: такие сочинения (из-за их сложности) на экзаменах никогда не играются – от греха подальше. Раймонд получил самый высокий балл – «за исполнение концертной программы соло» и такую же оценку «за игру в камерном ансамбле». Две страсти к классической и легкой музыке постепенно уживались в молодой энергичной натуре юноши.
С дипломом выпускника консерватории Раймонд Паулс становится сначала пианистом, а потом и музыкальным руководителем Рижского эстрадного оркестра — джаз на какое-то время всё же отодвинул серьёзную музыку на второй план. Хотя, как сказать. Новый руководитель музыкального коллектива много ездит по республике, изучает и собирает фольклорный материал, и не его основе пишет специальную музыкальную программу для своего оркестра. Успех её превзошел самые смелые ожидания. Латышские газеты восторженно писали: «Великолепно показал себя инструментальный секстет, составленный из лучших музыкантов Рижского эстрадного оркестра. Прежде всего, следует отметить пианиста Раймонда Паулса — первоклассного, виртуозного музыканта. Для его игры характерны не только большая свобода, но и музыкальность. Во всяком случае, под его чуткими пальцами рояль не превращается в ударный инструмент, как это обычно бывает у большинства джазовых исполнителей». Кстати, именно в то время Раймонд написал песни «Синий лен» и «Озерный край». Ансамбль исполнял их вместе с «Оружьем на солнце сверкая», «Местечко Каммрен», «Рижские парни ладили мост» – популярными песнями латышских стрелков в новой аранжировке Паулса.
А потом наступила большая пауза. Композитор вместе с поэтом и большим другом Янисом Петерсом сочиняли одну за другой песни, однако исполнялись они только в пределах республики. В наших беседах Паулс сам признавался, что тем его песням не хватало вечно неуловимого «чуть-чуть», способного сделать хорошую песню достоянием всесоюзной аудитории. И вот, наконец, такая песня появилась – «Листья желтые». Раймонд Волдемарович вспоминает:
— Когда мы записывали эту песню, то музыканты улыбались — она им показалась слишком простой. Если откровенно, я и сам не был в восторге от её достоинств. Неожиданно бурное её признание меня даже несколько удивило и озадачило. Всё потому, что в те времена я был, как бы сказал ваш брат военный, лишь на ближних подступах к массовой песне и многие её законы понимал весьма поверхностно. А вот теперь я прекрасно знаю, что нет на свете такого композитора, который бы не мечтал сочинить хоть одну песню «для всех», чтобы её массово запели. Если кто-то утверждает обратное – как минимум, лукавит. Тем более что сегодня создать популярную песню гораздо сложнее, чем, скажем, двадцать-тридцать лет назад. Многое изменилось в музыкальном мире. Техника и электроника позволяют людям слушать в любой момент любого исполнителя. Кроме того, развиваются, совершенствуются, утончаются вкусы людей, сами люди стали многограннее, разнообразнее, сложнее. Создать в таких суперэкстремальных для творчества условиях произведение, которое понравилось бы всем без исключения, право же, трудно, если вообще возможно. Ты заметил: современных песен люди почти не поют при застолье. Нечего петь. Из песен уходит главное – мелодия. А только она в музыке всегда главная и всегда побеждает.

. . . Видишь ли, о классике разговор особый. В советской эстрадной сокровищнице (я никогда не боялся этого термина) действительно есть песни, как бы на все времена. Сюда в первую очередь я бы отнёс песни военных лет. В них присутствует что-то магнетическое, душевно-взрывное. К таким песням принадлежит «Тёмная ночь» Никиты Богословского, некоторые другие из этого ряда. Особое время и особые песни рождало. Тут закономерность прямая. И я отнюдь не имею в виду политическую напряженность момента. Нравственный взлет народа — вот что давало толчок многим песням на все времена.

. . . Лично я не вижу, да, признаться, никогда и не видел антагонизма между классической и эстрадной музыкой. Наверное, потому что крайние мнения во всём или, скажем так, почти во всём мне неприятны. В музыке я к ним попросту равнодушен. Не верю, что человек, по-настоящему любящий, к примеру, классическую музыку, не оценит по достоинству талантливо сделанную вещь в ином жанре. Давно наблюдаю, работая с детским хором, как входят в музыку дети. Как они ровно и органично воспринимают и классику, и эстрадную музыку. Словом, нет и не может быть противоборства лёгкой и серьёзной музыки. Антагонизируют обычно бездарность и талант, истинное и поддельное, высокопрофессиональное и дилетантское. А ведь как важно, чтобы любую музыку исполняли только люди талантливые. Но их-то и не хватает. Особенно в эстраде и особенно в последнее время. Во многом, поэтому её чаще всего и ругают. Между прочим, её не жаловали и в мои студенческие годы. За джазовые композиции мне не раз грозили исключением из консерватории. Мы тогда до хрипоты спорили со старшими товарищами, доказывая право новой музыки на жизнь. Сегодня, встав «у руля» музыкальной жизни, наше «темпераментное» поколение, казалось бы, должно было открыть «зелёную улицу» всему новому. Увы. Повзрослев и даже постарев, мы так же категорично отвергаем новомодные музыкальные молодежные течения. К примеру, ту же рок-музыку, её разновидности.

. . . Много раз, повторюсь, я встречался с Раймондом Паулсом, ещё больше опубликовал о нём материалов, интервью в советской печати. Что меня всегда в нём поражало, так это поразительная его простота и безыскусственность. В самые звёздные свои времена, когда вся страна распевала его песни и сегодня, будучи почти забытым пенсионером (правда, изредка умеющим тряхнуть стариной — 26 февраля выступит в московском Крокус Сити Холле), он остаётся всё таким же ровным, спокойным, внимательным и заинтересованным собеседником. Не помню случая, чтобы Раймонд Волдемарович кому-то из нашей журналистской братии отказал в интервью. Никто и никогда не упрекнёт его в звёздной заносчивости, творческом высокомерии. И, пожалуй, никто от него не уходил без скромного сувенирчика. А чего стоят его подкупающие, воистину мужские качества: честность, порядочность и откровенность:
— Никогда я не скрываю того, что в своё время чуть не стал алкоголиком. Даже если одному человеку на свете мой пример пойдёт на пользу, и то — благо. Я не только тебе — всем журналистам с охотой рассказываю о том, что в моей жизни был такой период, когда спиртное, то, что «зелёным змием» ещё называют, чуть меня не угробило. Но тут справедливее даже будет так сказать: судьба послала мне необыкновенную женщину Светлану Епифанову, которая поверив много лет назад в меня как музыканта и человека, сумела помочь мне «завязать» с выпивкой. Женщина эта известна людям больше как моя жена Лана Паулс. Так что далеко не случайно я посвятил ей многие свои мелодии. Видит Бог: без неё и их не случилось бы. Лана в буквальном смысле слова удержала меня на самом краю, возможно, даже необратимого алкоголизма. Мы познакомились в Одессе, где я был на очередных халтурных гастролях. Первая встреча ничем мне не запомнилась. Ввернувшись в Ригу, случайно нашёл её адрес, вспомнил все её женские прелести и написал письмо, впрочем, без особой надежды. К моему удивлению, Лана (тогда, естественно, еще Светлана) приехала в Ригу. Однако, посмотрев на мою богемную жизнь, быстро возвратилась в Одессу. Да, видно, в душе её уже шевельнулись ко мне какие-то чувства, — может, и не любви вовсе, а так, — жалости, сострадания. Короче, Лана приехала вновь и, не смотря на более чем прохладный приём моих родителей, осталась со мной. Отец и мать мои никогда ярыми националистами не были. Если бы я тогда вёл нормальный образ жизни, они, возможно, даже бы не обратили внимания, кто по национальности моя избранница. Но то, что я пил по-чёрному, да ещё и девушку привел из сомнительного «города у моря», сразило их окончательно. Нам пришлось уйти из родительского дома и скитаться по наёмным квартирам. Спустя какое-то время мы разменяли одесскую квартиру Ланы на крошечную халупу в Риге с громадной доплатой, которую внесли её родители. Жили мы буквально впроголодь. Я почти всё пропивал. Лана мужественно сносила эту беду, только заклинала меня начать лечение. Помогали ей наставлять меня на путь истинный всё тот же мой ангел-хранитель Герман Браун, заместитель директора филармонии Иосиф Пастернак, его жена, известная актриса Лидия Фреймане. Кстати, именно они и отвезли меня на своём стареньком «Москвиче» в лечебницу, которая располагалась в городке Олайне. Там я встретил очень много интересных, если не сказать уникальных в республике людей. Беда только в том, что я в те поры оказался единственным человеком, который вышел из клиники и никогда более в неё не возвратился. . .
Лечение, конечно, дело хорошее, и я всем советую брать с меня пример, но если бы я сам себе жестко не приказал: не брать в рот ни капли — ничего бы не получилось. Точнее, получилось бы всё по-прежнему, когда рюмка водки заменяет человеку близких, друзей, музыку.
Музыкой, кстати, я тоже лечился. Работал как вол, тщательно избегая всяческих компаний с возлияниями. Часто просыпался в холодном поту, потому что снилось мне спиртное в разных видах. А через какое-то время всё в организме, а, главное, в душе моей успокоилось. Я перестал бояться искушений, поверил в себя в свою силу воли. Взял, да и курить бросил. Просто загасил последнюю сигарету и всё.

. . . Я уже говорил тебе, что женским вниманием никогда обделён не был. Но в настоящее время у меня осталось всего лишь четыре любимые женщины: Лана, дочь Анета, внучки Анна-Мария и Моника-Ивон. Обе они — гражданки Дании, поскольку зять у меня датчанин.
А про Лану что тебе добавить? Разве что повторить: возможно, наши с ней отношения, строго говоря, и любовью нельзя назвать. Возможно, это всего лишь долгая привычка, но, поверь, очень сильная, как вторая натура. Лана играет в нашей семье роль главного амортизатора, естественно, помимо роли хранительницы очага. Она умеет вставать как бы между мной и моей иронией, понимает все мои метания и всевозможные творческие сдвиги, фильтрует мои обиды. Я уж не говорю о том, что по-латышски она говорит лучше иных аборигенов. Ну, что ты хочешь — недавно перевела на латышский либретто оперы Бриттена «Питер Граймс». Так что относительно семьи — я закоренелый консерватор. Оберегаю её всячески, тем более от любых альковых потрясений, всяких поздних и потому чрезвычайно разрушительных романов. Романтиков этого направления я искренне не понимаю. Мне приятно бывать на людях со своей супругой, я всегда возвращаюсь домой со спокойной душой и чистой совестью. Да, среди моих знакомых немало мужчин за шестьдесят, женившихся на молодых. Но у меня есть прекрасный рецепт от подобного рода легкомысленных подвигов — зеркало в коридоре во весь рост. Подойди, посмотри на себя и подумай, кому ты сейчас нужен, кроме своей жены. Да и ей не всегда. . .

Почему-то анекдот «в тему» вспомнился. Просыпается мужик постарше нашего с тобой возраста, смотрит на себя в зеркало: лысый, уши торчат, руки и ноги тонкие, живот приличный, на груди поседевшие волосы. Оборачивается и смотрит на кровать, где, раскинувшись во сне, лежит шикарная молодка. Опять окидывает себя кислым взором и роняет, глядя на девушку:
— Это как же надо деньги любить!
Вот и вся цена поздних, седых ромео, которым всё сдается, что могут влюблять в себя как гауптмановский герой из пьесы «Перед заходом солнца». Маразм да и только. . .
— А вот интересно: скольким певцам, выражаясь журналистским штампом-клише, Раймонд Паулс дал путёвку в жизнь?
— Честно говоря, не знаю. Не веду подобной бухгалтерии. Даже не скажу, сколько песен и мелодий сам написал — не считал. Но песенный конкурс в Юрмале это, конечно, моя придумка. Вместе с ещё Центральным телевидением СССР мы создали оргкомитет. Моим главным аргументом в борьбе с советскими чиновниками от культуры было утверждение: если в Сопоте можно проводить конкурсы, то почему их нельзя проводить в Юрмале? В конце концов, у нас есть море, есть зал и есть хорошие исполнители. Так Латвия в свое время дала Союзу Вайкуле и Бумбиере, Лапченка и Родриго Фоминса, Вилцане и Гринберга. Юрмала «зажгла» Малинина, Палиашвили, Меладзе. Валерий Леонтьев, откровенно говоря, только благодаря моим усилиям стал известен широкой публике. Он тогда работал в Горьком, и его на союзную площадку не пускали из-за некоторой его нестандартности. А у меня был авторский вечер, и в ЦК дали разрешение: пусть для Паулса споет. Но пришла некая дама со Старой площади, увидела прическу Леонтьева и категорически воспротивилась его пускать на сцену. Пришлось мне её уговаривать. Потом к Валерию пришёл успех. Я доволен, что он до сих пор любим публикой. По себе знаю, как это не просто.
Это правда, что Пугачёва без меня стала примадонной. Но многие утверждают, что именно при нашем совместном творчестве она достигла как бы пика своей популярности. Сказать откровенно, у меня нет оснований ставить под сомнение правдивость подобного мнения. Как-то был проведён опрос на тему: какая самая популярная песня, исполненная Пугачёвой. Народ назвал нашу «Миллион алых роз». Пугачёва же сочла нужным подчеркнуть, что сама она-де терпеть не может этого «миллиона». Здесь проявилась не самая приятная черта её характера: фальшивит, причём кокетливо фальшивит. Впрочем, к её таланту я в любом случае буду относиться с уважением, несмотря на то, что её вкус и сценическое поведение не всегда разделяю. Но то, что мы с ней сделали — уже история. И не самая плохая, доложу тебе, история. Благодаря той нашей популярности однажды мне пришлось выдержать один из самых трудных, если не сказать исключительных концертов в моей жизни. В честь очередного съезда партии меня пригласили играть в зале, где пировало несколько тысяч человек. Никому из там присутствующих моя музыка была не нужна. Мне даже кажется, что из всех членов и кандидатов в члены Политбюро слушал моё исполнение только один Юрий Андропов. Но я играл, потому что пообещали дать звание народного артиста СССР, к которому я стремился и до сих пор отношусь как к своему самому серьёзному достижению. Мне сдаётся, что народ Советского Союза я, как минимум, не разочаровывал своим творчеством. А он, народ, меня посчитал своим артистом. Это дорогого стоит.
.
. . Все эти перемены в политике, в экономике, культуре принимаю как данность. К той нашей прошлой жизни отношусь с уважением и пониманием. В нынешней мне не всё понятно. Трудно бывает объяснить, почему нас лишили живого общения. В одно время Виктор Вуячич зажёгся было идеей собрать на сцене всех народных артистов из эстрадного цеха. Если бы меня пригласили на такой концерт — поехал бы не раздумывая.

…За все годы советской власти у неё было три по-настоящему народных композитора: Исаак Осипович Дунаевский, Александра Николаевна Пахмутова и Раймонд Волдемарович Паулс. Разумеется, они разные, кто бы спорил. Большие таланты всегда уникальны и неповторимы ни в чём. Но есть одна великая объединяющая их вещь – мелодия. Творцы эти никогда музыку не сочиняли, а именно творили её душой и сердцем, как это кому-то ни покажется высокопарным или выспренним. Поэтому нам, благодарным слушателям запоминаются не только их песни, но даже и самая серьёзная их симфоническая, не говоря уже об инструментальной, музыка. У того же Паулса всегда господствует мелодия. Такому пять, десять консерваторий никогда не научат. Это – дар Божий человеку от рождения. Вспомните хотя бы главные музыкальные темы, которые Паулс написал к фильму «Театр», к телефильму «Долгая дорога в дюнах». Казалось бы, почти симфонические сочинения, а их под настроение можно запросто напевать или высвистывать. Для меня лично музыка Паулса многие годы и десятилетия, как универсальное лекарство — от всех душевных болячек помогает безотказно – блестящие мелодии.

Михаил Захарчук