Мой Жуковский. Известная скрипачка Виктория Муллова вспоминает о годах учебы в Жуковской детской школе искусств №1
Виктория Муллова
«Теперь я стараюсь относиться к себе с любовью»
Репетиция в КЗЧ закончена, до концерта еще часов шесть. С погодой повезло, можно отпустить такси – до гостиницы одна остановка на метро (для экзотики), потом пройтись пешком, заодно и побеседовать…
— А разрешите, я ваш массивный футляр понесу. Если честно, неловко идти рядом налегке.
— Да, пожалуйста.
— Кстати, что это за инструмент? (ведь точно же не ТОТ САМЫЙ… с тем самым по улицам без охранников не ходят…)
— Страдивари. У нас же программа называется «Страдивари в Рио»! Вы только от края тротуара отойдите, а то могут подъехать и выхватить из рук…
Наверное, только железобетонно уверенный в себе человек, сильный, спокойный, и не лишенный авантюризма (мы ж еще в метро ехали!!!), может позволить себе роскошь доверить целое состояние практически незнакомому человеку. Но ведь о Виктории Мулловой по-другому и не скажешь. Победительница престижнейших конкурсов – им. Я. Сибелиуса и им. П. И. Чайковского, сделала блестящую мировую карьеру после дерзкого побега из Советского Союза. От нее всегда ждали безупречности, на сцене она напоминала героинь античных мифов, притягивая внимание совершенством каждого штриха. Сегодня Муллова может позволить себе и другую роскошь – быть такой, какая она есть на самом деле. Осенью в рамках Большого фестиваля РНО она представила в Москве новый диск и новую программу (того самого «Страдивари в Рио»), исполненную вместе со своим Mullova Ensemble, с работой в котором ей помогает муж – виолончелист Мэтью Бари.
– Почему эта программа связана именно с Бразилией?
– Эта одна из моих любимых стран. Я много музицировала с бразильскими певцами, гитаристами, мы эти мелодии играли просто для себя. И так возникла идея: записать диск, для чего я вот с этим своим Страдивари приехала в Рио. Это замечательный город, и эти песни, босановы, мне очень дороги, я от них просто без ума.
– У вас это не первый диск, который не относится к сугубо классической музыке, были еще «Through the Looking Glass», потом «The Peasant Girl».
– Я всегда слушала совершенно разную музыку, и очень люблю музыку разных стран. Основной идеей, например, «The Peasant Girl» стала объединившая все композиции тема, показавшая влияние цыганской музыки и музыки Востока на классику и джаз.
– Вы много путешествуете?
– Да, очень, и всегда открываю для себя новую музыку. Мне очень нравится индийская, японская музыка, музыка Африки. . .
– Вы путешествуете, гастролируя?
– Я сейчас все-таки научилась находить себе время для отдыха и планирую его на два года вперед. Летом мы с мужем отдыхали больше трех месяцев, вообще не играли.
– Такая роскошь!
– Да, такая роскошь. И зимой тоже три месяца не буду играть сразу после декабрьского концерта в Москве. Хочется просто развеяться. Я даже скрипку свою в это время дома не держу, а отдаю ее мастерам, пусть они ее хранят.
– А где вы провели лето?
– Последняя поездка была в Карпаты в Румынии, ходили по горам, из-за чего я чуть палец на левой руке не сломала. Ошиблась, оступилась и неудачно упала…
– То есть это был серьезный поход. . .
– Да, ходили с инструктором, даже покорили некоторые вершины. А до этого были в Сибири, ездили всей семьей на Байкал, я брала своих детей.
– Корни вашего отца – они же иркутские?
– Мой папа вырос в Иркутске. Когда война началась, ребенком его с семьей эвакуировали, и они там остались, стал иркутянином. Папа умер пять лет назад, и я привозила своих детей, мужа в Иркутск, мы познакомились с моими «корнями» по папиной линии, все его родные там.
– Как вам Сибирь?
– Байкал очень понравился, природа замечательная. И, конечно, всё не так, как в Москве. В Москве у меня вообще никаких друзей не осталось, да никогда и не было. Никому не доверяла, мало с кем дружила, планами своими не делилась – это и моего побега из страны касалось.
– Это же очень тяжело было психологически…
– Да. И даже семья не знала. Для папы это был большой шок. Но в итоге родители были рады, что у меня всё получилось тогда. Хотя им было тяжело, их вызывали в КГБ, мама работу потеряла… Папа работал в ЦАГИ – его не уволили совсем, но отстранили от важных авиационных проектов, он скамеечки какие-то делал.
– Ваша музыкальность – со стороны папы или мамы?
– С обеих, наверное, сторон. Но папа мне помогал заниматься. Он с точки зрения инженера-конструктора смотрел, как у скрипачей работают руки, смотрел на Ойстраха по телевизору: как правильно извлекать звук – локоть не слишком высоко, смены смычка и так далее… Так что папа мне в этом очень помог. А вообще в семье много пели, и когда я была маленькая совсем, поняли, что у меня хороший слух и вроде бы способности. И отдали на скрипку, потому что для фортепиано места в комнате не было. У нас комната была на шестерых человек в Жуковском.
– Получается, что ваши шикарные, идеальные скрипичные руки – это папина заслуга?
– Папа ходил на все уроки в детскую музыкальную школу в Жуковском моего первого педагога Бориса Григорьевича Левина и исполнял все его требования, занимался со мной до поступления в ЦМШ.
– Папа был требовательным?
– Очень. Никаких отговорок, что сегодня можно не заниматься, или неохота, или устала. . . Настолько это всё само собой разумеющееся! И я три часа каждый день стояла, занималась, даже когда маленькая совсем была.
– А когда вы поняли, что это ваша профессия, которая определит всю вашу дальнейшую жизнь?
– Сразу. Я даже без скрипки себя не представляла, меня приучили к занятиям, как приучают чистить зубы, заниматься арифметикой.
– Иными словами, то, что в вас всегда восхищало и восхищает многих: вот этот перфекционизм, идеальное исполнение, железная воля и стопроцентная гарантия, что концерт будет блестящий, – это всё с детства было заложено?
– К этому стремились, чтобы исполнение было совершенное и стопроцентное. Но в последние годы я поняла, что стопроцентного ничего не бывает. Стремиться, конечно, можно, но иногда это идет тебе во вред. Какая-то свобода нужна на сцене.
– Сейчас вы во многом другая, непохожая на ту Вику Муллову, которую все запомнили на конкурсе им. Чайковского.
– Да. Когда играла на конкурсе – это совсем другое, там нельзя было ошибаться, сфальшивить. Так было страшно!
– Вы до сих пор это помните?
– Кошмар. Играешь в жаре, телевидение, прямая трансляция, сидит жюри – ужас. Как там не испугаться? И от этого вся твоя жизнь зависит. Всё держалось внутри, не показывалось, а слушатели думали: ну, стоит такая строгая на сцене. А у меня всё переворачивалось внутри, столько страха было!
— Я видел вашу конкурсную запись…
— Стоит, железно всё играет, Боже мой!
– Там же не прицепиться ни к единой нотке!
– Это вам так кажется, а я бы цеплялась к каждой ноте, у меня куча нот была сыграна не так, как должно было быть…
– Этот страх должен был выйти потом куда-то…
– Этот стресс внутри оставался долго. Только я сама знаю, что я ощущала. Но идеально техническая игра вредит самой музыке, потому что маленькие огрехи придают жизни исполнению. Когда я записывала Баха, например, я даже оставляла эти несовершенства при монтаже. Не должно быть всё, как машиной, сыграно идеально.
– Но ваша конкурсная запись всё равно впечатляет!
– Я помню, что дирижер, Вахтанг Жордания, мне говорил: «Ты должна выйти на сцену и не улыбаться». Я-то очень хотела улыбнуться, но помнила, что мне дали задание: выходить на конкурсе на сцену без улыбки. Какая чушь… зачем мне говорилось такое?
– Когда вы совершили побег на Запад, в вашей карьере произошел настоящий переворот. Но к вам относились как к «железной леди» на сцене.
– На Западе люди часто принимали движения за эмоции. А если двигаешься мало, значит, и эмоций мало. Я мало двигалась на сцене. Но такое же говорили о Яше Хейфеце, о Леониде Когане… Я не против демонстрации эмоций, если они натуральные, если они действительно идут от сердца.
– Расскажите о Леониде Когане.
– Я очень мало его знала, потому что он очень редко давал уроки. Он гастролировал в основном, его очень все боялись, потому что всегда казался очень суровым и никогда не улыбался.
– А общение какое-то было?
– Общения с Коганом вообще не было. Я приходила в жутком страхе на уроки. Если концерт Чайковского начинала играть – он брал скрипку и сам играл в унисон со мной. Вот такой урок был. Я в основном училась на его записях. Мне Коган очень нравился в те годы, и всё, чему я у него научилась в музыке, – всё в его старых записях.
– Давайте поговорим о вашей семье, о детях – их у вас трое, они уже большие. Я увидел фамилию вашего сына – Муллов-Аббадо – в программе. Расскажите, что он делает, чем занимается.
– Миша сейчас выпустил свой первый диск «New Ansonia». У него своя группа, он играет на контрабасе, много гастролирует. Он интересный композитор, пишет для своего бэнда.
– А девочки?
– Младшая, Надя – балерина, учится в Лондонской Королевской балетной школе. Ей 17 лет, осталось еще два года учиться, и потом – не знаю, в какой компании будет танцевать, в какую страну поедет. . . Наде особенно понадобилась наша поддержка, у нее были травмы, не обошлось без операций. Балет, в каком-то смысле, похлеще музыки будет.
– А Катя?
— Катя сейчас учится в Оксфорде на литератора. Но она тоже музыкант – сочиняет, играет и поет песни под гитару. Это ее хобби.
– Трое детей – достаточно серьезное количество. Как это организовало вас, изменило?
– Дети – это такое счастье! Конечно, работы с ними очень много, но ощущение счастья превалирует над всем. И то, что у меня есть дети, мне помогло развиться и как человеку, и как музыканту.
– Когда они были маленькие, как вы справлялись?
– Сначала было совсем легко, потому что они со мной ездили везде. А потом, когда началась школа, стало намного сложнее, потому что учебу нельзя было пропускать, а у меня же – гастроли. Старались с мужем составлять расписание так, чтобы он был дома, когда я уезжаю. Нам повезло и с нянями, и с людьми, которые работают у нас дома (все в основном русские).
– Вы в хорошей физической форме. Занимаетесь спортом?
– Я занимаюсь упражнениями для тонуса.
– Йогой?
– Нет, не йогой, потому что необходим инструктор, иначе можно навредить себе. Но у меня есть свои специальные упражнения, и я каждое утро занимаюсь где-то по 30–40 минут дома. Это важно очень, для сердца нужна тренировка.
– Если говорить о вас сегодняшней, то как вы себя охарактеризуете, какие ваши сильные качества?
– Это другим людям судить. Одна из хороших черт – я всегда готова меняться и учиться новому. Поэтому я много разной музыки люблю слушать, учить, играть и не жить всю жизнь на одном репертуаре – Чайковский, Сибелиус, Брамс, Паганини.
– А что вы в себе не любите?
– О, столько всего не люблю! Слишком много! Но теперь я стараюсь относиться к себе с любовью, не бичевать себя.
– А в вашей семье кто главный? Вы?
– Это хороший вопрос… Приходится работать над собой, чтобы не было – «кто главный». В семье это очень важно!
Беседовал Алексей Королёв
