Великий разлом. Неверно рассуждать о революции 1917 года как о «конце истории», считает ректор Московского педагогического государственного университета, член-корреспондент РАО, доктор исторических наук, профессор Алексей Лубков
Неверно рассуждать о революции 1917 года как о «конце истории», считает ректор Московского педагогического государственного университета, член-корреспондент РАО, доктор исторических наук, профессор Алексей ЛУБКОВ
ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО В НАЧАЛЕ 1917 ГОДА, ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ НА СОВЕСТИ НАШЕЙ
ТОГДАШНЕЙ ЭЛИТЫ – КАК ОППОЗИЦИОННОЙ, ЛИБЕРАЛЬНОЙ, ТАК И ТОЙ, КОТОРАЯ НАХОДИЛАСЬ У ВЛАСТИ
Революция, начавшаяся 100 лет назад, – очень неоднозначное, многомерное явление, которое оказало колоссальное влияние на судьбу не только России, но и всего мира. И поэтому определение «Великая российская революция» вполне справедливо по отношению к событиям, исходной точкой которых стал Февраль 1917 года.
КАТАСТРОФА ТРАДИЦИОННОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
– Как вы оцениваете Февраль 1917-го: это все-таки начавшаяся катастрофа или, наоборот, прорыв в будущее, открывший перед страной новые возможности?
– Конечно, это была катастрофа – катастрофа той традиционной национальной государственности, которая существовала в России. Именно отсюда негативные оценки этого события, потому что любая катастрофа несет в себе радикальную ломку, болезненный отказ от традиций. В 1917 году разлом затронул не только государственные институции, но и судьбы людей. И не случайно многие русские философы, осмысливая феномен событий 1917 года, обращались не к одному Октябрю, а прежде всего к Февралю, к этой начальной точке крушения традиционной российской государственности.
Именно поэтому ответственность «людей Февраля», как сформулировал философ Федор Степун, за все происходившее в России и в 1917-м, и в последующие годы даже больше, чем ответственность «людей Октября». Отличие первых от вторых, как полагал Степун, в том, что первые все-таки были людьми, которые главным образом руководствовались некими моральными, ценностными установками. Но трагедия их заключалась в том, что они не сумели удержать ситуацию, не смогли пройти этап мирного, эволюционного перехода от монархии традиционной, самодержавной к монархии конституционной, монархии с основами правового государства и того гражданского общества, которое выстраивалось в то время в России. Результатом и стала катастрофа.
Однако это вовсе не означает, что мы должны писать революцию только мрачными красками, рассуждая о ней как о «конце истории». В истории не бывает тупиков, это непрерывный поток. Диалектика в том и состоит, что любые самые тяжелые периоды все равно содержат в себе возможности для развития страны. Так и здесь: трагический 1917 год тем не менее открыл новые перспективы, которые были реализованы уже на следующем этапе русской истории – в рамках так называемого «советского проекта».
– Вы заговорили об ответственности «людей Февраля». По этому поводу есть разные трактовки и мнения, но основной вопрос, наверное, в том, были ли февральские события 1917 года стихийными или запланированными. Иными словами, революция родилась в головах политиков и интеллектуалов либо все-таки в очередях за хлебом, в народной массе?
– Я считаю, что Февраль 1917-го – это все-таки рукотворное деяние. То, что произошло в начале 1917 года, главным образом на совести нашей тогдашней элиты – как оппозиционной, либеральной, так и той, которая находилась у власти.
Власть в то время действительно не всегда выбирала путь согласования интересов. Однако любое событие имеет своих авторов, своих творцов и деятелей. С моей точки зрения, Февральская революция стала результатом планомерной работы либеральной оппозиции, которая, чуть ли не с конца 1915 года сознательно встав на путь радикального отказа от сотрудничества с властью и постоянно апеллируя к общественному мнению, по сути, и раскачала лодку.
На самом деле, это как лавина в горах. Если постоянно сбрасывать вниз мелкие камушки, есть риск, что рано или поздно такие действия приведут к настоящему стихийному бедствию, поднимут лавину, которая все сметает на своем пути. Эта история показывает, что заигрывание с революционной стихией – очень опасное дело, что задача и власти, и оппозиции – вообще всей национальной элиты, если она ответственно относится к своей стране, – заключается в том, чтобы на этот гребень никогда не выходить. В том, чтобы уметь вовремя снимать напряжение в обществе, искать пути к консолидации, согласованию интересов, не доводить ситуацию до точки кипения.
– В науке существуют разные подходы к анализу причин революции: есть историки, которые считают, что были серьезные экономические факторы, обусловившие революцию. Есть те, кто уверен: экономические причины не играли существенной роли и все дело в стремлении некоторых политических сил «взорвать ситуацию». Как вы полагаете?
– На мой взгляд, долгосрочные проблемы, которые столь трагическим образом разрешились в начале 1917 года, в значительной степени были связаны не с негативными, а с позитивными трендами в российской экономике. Это были последствия быстрого развития, того ускоренного темпа, в котором проходила российская модернизация и к которому общество не успевало адаптироваться.
Но если говорить конкретно об экономической ситуации рубежа 1916–1917 годов, то она не была столь критической, как, наверное, это часто бывает представлено в наших учебниках и монографиях, посвященных Февралю. Ведь в действительности карточной системы как таковой в городах не было. Да, была определенная регламентация выдачи продовольствия, однако того, что было, допустим, у наших противников – в Германии и Австро-Венгрии, в России, конечно, не наблюдалось. Перебои с поставками хлеба случались, но это были именно перебои.
ЗАГОВОР ПРОТИВ НИКОЛАЯ
– Существовал ли реальный заговор оппозиционных сил?
– Да. Вернее, существовали, потому что в реальности было сразу несколько заговоров – и внутри Думы, и внутри военной верхушки, а потом их участники консолидировались. Обговаривались конкретные сценарии, налаживался диалог между либералами и левыми силами, между штатскими и военной верхушкой. Среди генералов, имевших отношение к этим контактам, называют и Александра Крымова, и Николая Рузского, и даже Михаила Алексеева. По крайней мере, сами монархисты считали Алексеева одной из ключевых фигур, на которой в начале марта 1917 года сошлись интересы всех тех, кто в тот момент выступал против царя.
ЗАИГРЫВАНИЕ С РЕВОЛЮЦИОННОЙ СТИХИЕЙ – ОЧЕНЬ ОПАСНОЕ ДЕЛО: ЗАДАЧА ВЛАСТИ И ОППОЗИЦИИ, ЕСЛИ ОНИ ОТВЕТСТВЕННО ОТНОСЯТСЯ К СВОЕЙ СТРАНЕ, – НЕ ДОВОДИТЬ СИТУАЦИЮ ДО ТОЧКИ КИПЕНИЯ
Ничего в этом удивительного нет, это как раз показатель того, что на уровне верхушки оппозиционных структур, представлявших собой, условно говоря, все тогдашнее общество, была высокая степень консолидации. И тут мы не можем не коснуться вопроса о роли масонства. Именно оно, судя по всему, стало тем фактором, который обеспечивал консолидацию самых разных политических сил. Конечно, это можно представить как паранойю, как поиски теории заговора. Но это реальная история, реальные факты: они есть и им надо давать оценку.
Политическое масонство активно развивалось с конца XIX века. Уже после 1905–1906 годов это были организации, так или иначе аффилированные и с Государственной Думой. Например, Прогрессивный блок, образованный в 1915 году, имел внутреннюю структуру, которая, по существу, повторяла структуру масонской ложи. Я уже не говорю о таких известных фактах, как пребывание во главе ложи, носившей название «Великий Восток народов России», Александра Керенского, который был ее генеральным секретарем.
Разумеется, сводить все к масонскому заговору – значит упрощать, но не говорить об этом – значит затушевывать реальность и тоже представлять искаженную картину. Безусловно, легко все свести, как это часто делают историки либерального толка, к тому, что Февраль – это исключительно демократическая, стихийная, народная революция. Однако, на мой взгляд, это гораздо более сложное явление.
– Если говорить о заговоре, то что это был за заговор?
– Все планы были связаны прежде всего с отречением государя. Предполагалось, что монархический режим сохранится, но при этом власть монарха будет существенно ограничена. Что вместо Николая II царем будет его сын – цесаревич Алексей, что у него будет правительство, ответственное перед Думой, и что Россия войдет в спокойное русло конституционной монархии. Но все получилось по-другому.
– То есть заговорщиков не устраивал в первую очередь сам Николай II?
– Да, Николай и его окружение.
– Можно ли утверждать, что в этой ситуации страны Антанты играли против Николая II? И в чем в таком случае заключался их интерес?
– Безусловно, о таком участии стран Антанты можно говорить. Там всерьез считали, что окружение царя и сам царь на каком-то этапе могут быть склонны к заключению сепаратного мира с Германией. Для наших союзников это, естественно, было недопустимо. 1916 год продемонстрировал крепость русской армии и большие возможности русского оружия (взять хотя бы Брусиловский прорыв, когда мы в очередной раз спасали Европу). Конечно, западные союзники одновременно проявляли как заинтересованность в том, чтобы Россия продолжала воевать на их стороне, так и беспокойство в связи с тем, что она может изменить свое отношение к войне. Через свои каналы – а каналы у них были весьма и весьма широкие – союзники, и прежде всего англичане, видимо, вселяли в наших либералов оптимистическую веру в то, что «заграница им поможет». Вообще роль стран Антанты во всех наших событиях последующего периода показывает, что крепкая и сильная Россия им была нужна лишь в качестве военного союзника, а как только она зашаталась – они стали активно способствовать этому процессу.
– Уже имея в виду совершенно другие цели.
– В первую очередь геополитические, главная из которых – поживиться за наш счет.
СЛАБОСТЬ МОНАРХА
– Почему, когда монархия рухнула, никакие серьезные силы не встали на ее защиту?
– Об этом писал Василий Васильевич Розанов в «Апокалипсисе нашего времени». К сожалению, мы – современники другого потрясения – имели возможность наблюдать этот феномен, когда буквально в три дня был разрушен Советский Союз и почти никто не поднялся на его защиту. Розанов же писал буквально следующее: «За три дня слиняла старая Россия». Больше времени требовалось, чтобы закрыть какой-нибудь оппозиционный листок, или журнал, или провинциальную газету, чем разрушить всю империю с Охранным отделением, с Департаментом полиции, со всеми теми, кто за ней стоял.
Видимо, есть что-то такое в нашем национальном коде, что заставляет, проходя точку невозврата, стремиться достигнуть самого дна (как пелось в большевистском гимне: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…») и только после этого остановиться, чтобы запустить обратный, созидательный процесс.
– Но ведь даже Белое движение монархическую идею стало развивать не сразу…
– Не сразу. Например, генерал Антон Деникин говорил, что он не может однозначно призывать к реставрации монархии, так же как не может однозначно говорить о республике. Идея непредрешенчества (то есть отказ от решения базовых вопросов до созыва Учредительного собрания или Земского собора) тактически была для Белого движения очень ущербной и уязвимой. Но это было действительно так.
И вы правы: время от времени полезно возвращаться к осмыслению того, почему так произошло. Думаю, потому, что во многих – не только в столичных, но даже в губернских и уездных городах – силы, противостоящие режиму, были уже консолидированы. И немалую роль тут сыграли тогдашние СМИ. Ведь в течение почти всей войны, вплоть до весны 1917 года, основная масса средств информации работала против власти. Шла активная дискредитация власти в лице Николая II и императрицы Александры Федоровны. Вспомним феномен Распутина и его медийное освещение. Плюс заявления в прессе о том, что власть наносит урон обороноспособности страны. Естественно, все это подливало масла в огонь.
– Когда, с вашей точки зрения, процесс крушения монархии оказался неизбежным, необратимым?
– На мой взгляд, здесь очень многое упирается в проблему личного выбора человека – я имею в виду то, что потом философ Михаил Бахтин называл «философией поступка». Мне кажется, что до самого последнего момента оставались варианты. И если бы, к примеру, государь император арестовал эмиссаров Думы Василия Шульгина и Александра Гучкова, приехавших принимать его отречение, проявил бы твердость, то все могло бы пойти по другому сценарию…
Философ Иван Ильин в своих размышлениях о монархии и республике в России, ретроспективно оценивая события Февральской революции, писал о том, что главной причиной крушения самодержавия была утрата монархического правосознания, убежденности царя в том, что он действительно помазанник Божий, носитель некоего высшего, сакрального смысла. Ильин приводил в пример события декабристского восстания 1825 года. Какие права на трон были у Николая Павловича – он ведь в тот день только вступал на престол? Но у него была убежденность, что он должен подавить противников его вступления на трон, и он их подавил…
Восставшие ведут в Таврический дворец переодетых городовых. Петроград, февраль 1917 года
– А дальше – будь что будет.
– Да. Дальше как Бог распорядится. Я уже не говорю об императоре Павле! Его позиция была действительно рыцарская – это позиция отстаивания священного права быть до конца на своем посту. Он не отрекся от трона перед лицом заговорщиков, потому что просто не видел для себя такой перспективы, и был убит ими, поскольку иначе они не смогли бы решить вопрос о передаче власти Александру I.
Публицист Иван Солоневич писал о власти императора. Он считал, что такая власть – это всегда призвание, связанное прежде всего с подвигом, и подвиг этот иногда мученический. И конечно, на мой взгляд, в феврале-марте 1917 года Николай Александрович Романов проявил слабость. Его последующий путь, путь страстотерпца – это другое дело, это следующая страница его биографии. А вот что касается момента отречения, то, я думаю, в таких ситуациях все зависит от человека. Без сомнения, бывают колеи, которые не преодолеешь, но все-таки мы должны понимать, что промысел Божий только через поступки людей проявляется…
НЕПРЕРЫВНОСТЬ И ДИСКРЕТНОСТЬ
– Что лежит в основе дальнейшей радикализации: обстоятельства или все-таки человеческий фактор?
– Это был взаимосвязанный процесс, поскольку отсутствие политической воли у одних приводило к тому, что ситуация развивалась как бы сама по себе, и, наоборот, вследствие решимости в каких-то кризисных точках у других сами обстоятельства настолько усугублялись, что вызывали на авансцену истории людей весьма радикального толка. При этом очевидно, что февральские и октябрьские события 1917 года были противоположны друг другу по своей социально-политической сути и вместе с тем очень тесно связаны, поскольку второй процесс вырастал из предыдущего.
В первом случае – верхушечный, дворцовый или государственный переворот, организованный частью либеральной и радикальной элиты, то есть кадетами, октябристами, действовавшими в активном союзе с эсерами и меньшевиками, многие из которых были членами масонских лож. Во втором – переворот, организованный и проведенный малочисленной, но спаянной жесткой дисциплиной партией, преследовавшей радикальные политические цели. Отметим, что разница между этими событиями колоссальна.
Корень многих страданий и бед, обрушившихся на Россию в ХХ веке, именно в «февральском безумии 1917 года», ибо невероятные амбиции и самоуверенность бывших лидеров либеральной оппозиции после захвата государственной власти сменились полной их растерянностью и беспомощностью в практических делах. Растратив всю свою энергию и силы в борьбе с прогнившим самодержавным режимом, российские либералы в условиях распада традиционной монархической государственности оказались неспособными к созидательной государственной работе. Фактически – упустили власть, которую потом «подобрали» большевики.
В ИСТОРИИ НЕ БЫВАЕТ ТУПИКОВ, ЭТО НЕПРЕРЫВНЫЙ ПОТОК. ДИАЛЕКТИКА В ТОМ И СОСТОИТ, ЧТО ЛЮБЫЕ САМЫЕ ТЯЖЕЛЫЕ ПЕРИОДЫ ВСЕ РАВНО СОДЕРЖАТ В СЕБЕ ВОЗМОЖНОСТИ ДЛЯ РАЗВИТИЯ СТРАНЫ
– Однако о февральских событиях 1917 года часто пишут, что они открыли широкий спектр возможностей для развития страны (и республиканскую форму правления, и либеральные свободы и так далее), но все эти возможности были упущены, потому что Россия оказалась не готова к их претворению в реальность. Вы с этим согласны?
– Конечно, такая оценка имеет право на существование. Хотя нельзя не отметить, что собственно деятельность нашей либеральной оппозиции (и вообще «людей Февраля», которые по-своему – часто в отрыве от традиций российской государственности и политической культуры – понимали идеи свободы и демократии) и порождала тот нигилизм, который в итоге отверг все, к чему она призывала.
– Справедлив ли, на ваш взгляд, подход, в соответствии с которым предлагается рассматривать события 1917 года как единый процесс – Великую российскую революцию – и не делить его на части (Февраль и Октябрь), как это было принято в советской историографии?
– Я считаю, что мы не должны вырывать Февраль и Октябрь 1917 года из общего контекста. Это два противоположных и одновременно два очень взаимосвязанных явления, и одно без другого рассматривать нельзя. Поэтому сегодняшние подходы, согласно которым речь должна идти о Великой российской революции 1917 года, с моей точки зрения, совершенно справедливы. Очевидно, что мы должны именно таким образом оценивать революцию – как непрерывный поток.
Фото РИА Новости
– Как оценивать большевиков, которые сначала были самыми радикальными разрушителями старой государственности, а потом не просто создали новое государство, но и сделали его одним из самых значимых в мире?
– Как многомерное явление истории России первой половины ХХ века. Действительно, большевики, много сделавшие для разрушения исторической России, исповедовавшие отказ от национальных интересов в угоду интересам интернациональным (прежде всего интересам мировой революции), фанатично боровшиеся за построение коммунистической утопии, в какой-то момент вынуждены были де-факто отказаться от этого. Создать новое государство, вернуться к пониманию значимости патриотизма, взяться за реализацию того самого модернизационного проекта, который не был завершен в рамках старой государственности в том числе и по их вине.
Фактически в горниле кровавой Гражданской войны большевики смогли собрать растерзанную историческую Россию и предложить ей «советский проект», истинный смысл, величие и предназначение которого многим непонятны до сих пор. А ведь видный русский философ Александр Зиновьев был абсолютно прав, когда сказал, что «советский проект», воплощенный в СССР, был вершиной российской цивилизации.
Результатом стали создание сверхдержавы, победа в Великой Отечественной войне, устремление в космос. Все эти обстоятельства в их совокупности стоит учитывать. Иначе образ нашей непростой истории ХХ века окажется неполным, одномерным.
Еще в 1930-е годы, размышляя о феномене большевизма, философ Николай Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма» сравнивал Владимира Ленина с Петром I, называя большевиков историческими наследниками традиции российской государственности. И в этом он, как мне кажется, был абсолютно прав.
По большому счету, эволюция, которую проделали большевики в ХХ веке, лишний раз подтверждает непрерывность нашей истории. Дискретность и непрерывность исторического процесса – интереснейший феномен, который нам следует по-новому осмыслить. Потому что в наши дни как никогда необходимо нащупать пути консолидации общества. Это нужно, чтобы обеспечить наше дальнейшее развитие без расколов и «великих потрясений». На мой взгляд, это одна из самых главных задач, стоящих сегодня перед нами.
Беседовал Владимир РУДАКОВ
http://xn--h1aagokeh. xn--p1ai/velikiy-razlom/
