Григорий Соколовский: поэт, военный журналист, выпускник ЛВВПУ

Сегодня – день памяти о моём товарище, земляке, поэте Григории Соколовском.
Когда из жизни уходит скоропостижно, ничем не мотивированно, даже знакомый тебе человек, переживаешь серьёзное душевное потрясение. А если этот прекрасный мир покидает твой друг, да ещё в расцвете сил – просто выпадаешь в ступор от нелепости случившегося. Так было со мной, когда девять лет назад, именно в этот день – 17 июля — услышал о кончине Григория Васильевича Соколовского — дорогого моему сердцу Грини. Позвонивший другой мой друг Толя Гара, не знал ещё никаких подробностей страшной трагедии, но высказал предположение: всему виной сердце. Тот диагноз впоследствии подтвердился, но разве это могло изменить моё горестное недоумении. Уйти из жизни в 65 лет, будучи почти абсолютно здоровым человеком – просто-таки абсолютно законченная абсурдность, которую спокойно осмыслить было невозможно.
…Гриша и Толя учились во Львовском высшем военно-политическом училище на два курса старше меня. Тогда мы общались весьма спорадически, а если быть более точным, то и вообще никак не общались. В основном потому, что всякий воинский коллектив корпоративен и строг до невозможности. Старшекурсники почти никогда не дружат с младшекурсниками. Но последующая наша армейская жизнь внесла своим императивные коррективы. С Толей Гарой я поступил в Военно-политическую академию, и до самой его смерти мы уже больше не расставались. А с Гришей Соколовским мы близко сошлись, когда я уже работал спецкорром ТАСС при министре обороны СССР. Вот дневниковые записи об этом нашем сближении.
30. 12. 89, суббота.
Открытие уходящего года для меня, безусловно, Гриша Соколовский. Знавал я его шапочно, а теперь просто влюбился. Всем меня парень покорил: на службе — первый среди своих однокашников. Ему и газету дали одну из лучших в Вооружённых Силах – «Во славу Родины» Белорусского военного округа. И в коллективе его уважают, я в том сам неоднократно убеждался, когда бывал в командировке в Минске и заходил в редакцию. А помимо всего прочего, Гриня ещё пишет стихи. Да ещё как пишет!
«Ты прости за долгую разлуку, / В этом не моя, поверь, вина…/ Три берёзки у речной излуки, / Узнаю: родная сторона. /
Милые поля и перелески, / Трав медово-горьковат настой, / И пейзаж неброский деревенский-/ Озерцо, криница под ольхой.
Вновь волнуют, как когда-то душу, / Наполняя грустью и теплом…/ Может быть, традицию нарушил, / Что не возвратился в отчий дом?/ Может быть… Но так нужны солдаты, / Чтобы грозы вдруг не обожгли/ Мирные восходы и закаты, / Нежность тополиную земли.
Ты прости… Ещё дороже стало/ Всё, что в сердце о тебе сберёг. / Сторона родная – здесь начало/ Соловьиных песен и дорог!»
*
«Дождь стучит по разноцветным крышам, / Словно бы по клавишам рояля. / И под эту музыку неслышно/ Клёны листья красные роняют.
И под эту музыку несмело/ Вспыхивают гроздья на рябинах. / Между летом и порой осенней/ Косяки гусей вбивают клинья.
И этих звуков всплески/ Душу наполняют дивным чувством. / Сонатины. Акварели. Фрески. Осени извечное искусство».
*
И кто со мной поспорит, что «Косяки гусей вбивают клинья» не поэзия? И кто скажет, что у Гриньки нет таланта. Но он с ним не носится, как баба с писаной торбой. Пашет себе на нивке военной газеты и в ус не дует. В последнюю командировку я провёл с Гришей шесть дней, как шесть часов. На постой дружок определил меня в домик командующего. Мы там в первую ночь проговорили до четырёх часов утра. Но утром оба как штыки были в кабинете генерал-лейтенанта Бойко. Через день ЧВС почти меня своим комиссарским вниманием, не забыв прихватить и своего любимца Соколовского. И опять мы всю ночь напролёт глаз не сомкнули, выпивая и обсуждая «семимильные шаги перестройки». То была оригинальная по своей виртуозности дискуссия. Гриня на дух не переносит, чем дальше, тем все более дебильной политики Горбачёва. Генерал Бойко её тоже, мягко говоря, не сильно одобрял. Но, во-первых, он полагал, что кризис в стране, как опухоль на теле, рассосется сам собой от заклинаний Кашперовского. Во-вторых, как политический начальник редактора окружной газеты, он и не мог разделять откровенно экстремистские взгляды последнего. А, в-третьих, и это, пожалуй, самое главное, после событий, связанных с Рустом, Николая Макаровича «горбатый генсек» вызывал на беседу, сделав тому предложение, от которого трудно было отказаться — возглавить политуправление Войск ПВО. Тут, конечно, не очень покритикуешь, если тебе сулят такое крутое повышение. Что же касается меня, то я, откровенно говоря, осторожничал. И по годами выработанной привычке оценивать слово лишь серебром, а молчание золотом, но больше всего потому, что Бойко был для меня тогда темной лошадкой, несмотря на все положительные отзывы о нем Грини Соколовского.
Бойко положил на меня глаз. Став главным политическим начальником в Войсках ПВО он решил развернуться во всю ширь и мощь комиссарского воздействия. Увы, но Николай Макарович, как мне сдаётся, не обладает ни политическим чутьём, ни мудрой гибкостью. Похоже, он даже в мыслях не допускает, что политорганы могу в одно прекрасно время рухнуть, как снег с подтаявшей крыши. И, конечно, не понимает, что армия обязана быть вне политики. Если Талейран утверждал, что войну, как слишком серьёзное дело нельзя доверять военным, то уж политику им доверять – тем более нельзя. Но комиссару Бойко кажется, что достаточно Генсеку поднапрячься и вся жизнь во взбалмошной стране, которая теперь больше смахивает на разворочённый муравейник, а не на спокойное общество, — выпрямится и устаканится. Как бы не так. Даже не прикладывая уха к земле, явственно чувствуешь в ней какие-то глухие и потому особенно пугающие тектонические клокотания.
*
30. 01. 90, вторник.
Звонил Гриша Соколовский. Долго разговаривали о всяких разностях. Генерал Бойко ему пожаловался, что Захарчук нос задрал и с ним не общается. Зато часто ошивается возле кабинета генерала Мальцева. Тоже мне комиссарская ревность. Ну чем может меня в профессиональном плане снабдить член военного совета, для которого рот закрыл – рабочее место убрано? Да ничем. А с начальником главного штаба Войск ПВО генерал-полковником Мальцевым полчаса пообщаешься – на месяц материалом запасёшься.
*
25. 02. 90, воскресенье.
На горизонте моей судьбы замаячила должность главного редактора журнала «Вестник противовоздушной обороны». И сразу на неё стали претендовать два моих друга – Толя Гара и Гриша Соколовский. Последний сам мне позвонил и признался, что генерал Бойко обсуждал с ним эту тему ещё на прошлой неделе. Только мне не совсем понятно, почему «шевелит комиссарскими плавниками» ЧВС Бойко? Журнал-то – целиком епархия начальника главного штаба ВПВО генерал-полковника Мальцева.
*
10. 04. 90, вторник.
Звонил Гриша Соколовский. Кругом дружбан волнуется. На орден представили – сомневается, получит ли. На должность главного редактора журнала «Вестник ПВО» его генерал Бойков сватает. Если бы кто другой мне это сказал, я бы точно промолчал. Но Гриня друг и я перед ним (или ему?) должен расставить все точки над «i». Так вот, журнал — целиком в ведении НГШ ПВО генерал-полковника Игоря Михайловича Мальцева. Бойко тут – пятое колесо в телеге. Он просто пургу гонит, рассчитывая, что ему авось удастся перетащить Соколловского в Москву. Не удастся. Гриня меня поняло правильно, как и должен понимать друг.
*
3. 09. 90, понедельник.
Порадовал Гриша Соколовский: решил продолжить публикацию моей повести «Босая душа или штрихи к портрету Высоцкого». Говорит, что неожиданно на повесть пошли отклики. А вот об этом не могу сказать, что оно мне безразлично.
*
11. 04. 91, четверг.
Не успел нажать на клавишу выпуска, как позвонили с проходной: «Вас ожидает генерал-полковник». Николай Макарович Бойко лично привёз завизированную нашу с ним беседу, посвящённую Дню Войск ПВО. И если бы только её. «Михаил Александрович, я переговорил с Комаровым и он не возражает, чтобы ты со мной слетал сейчас в Минск». В такой ситуации отказаться можно было лишь сославшись на чью-то смерть. Однако, слава Богу, все мои знакомцы были живы. Мы поехали в Клин и оттуда на самолёте главкома полетели в Минск. Втроём (был ещё порученец Бойко – Толя) выпили за время полёта две бутылки коньяка. На военном аэродроме нас встречали редактор окружной газеты Гриша Соколовский и начальник гарнизонного дома офицеров Боря (фамилию забыл). Только там я понял, зачем был нужен ЧВСу. (Министр обороны звонит начальнику генерального штаба: «У тебя найдётся парочка толковых подполковников?» — «Ну о чём речь?» — «Тогда пришли ко мне на дачу: надо в гостиной мебель переставить»). Николай Макарович решил очистить от мебели свою минскую квартиру. Мы с ним начали паковать в ящики стекляшки и деревяшки. И чем дольше работали, тем мрачнее становился Николай Макарович. Ему стало откровенно жаль чудного и вместительного генеральского жилища. Ничего даже отдалённо напоминающего минскую квартиру в Москве генералу пока не предлагают. Он вынужден жить на служебной даче. Поэтому рвал и метал. Потом пришёл знакомый Бойко, директор какой-то местной фабрики. Накрыл на кухне стол. Подгрёб и Соколовский. Пили, галдели. Ближе к полуночи Гриня отвёз меня в гостиницу местного училища радиоэлектроник ПВО. Всё печалился: как бы Бойко не заставил его завтра грузить мебель. Утром я поехал на командный пункт, где ЧВС устроил разбор полётов. «Надыбал» там очень хорошую тему: «Кто хозяин неба?» Как ни странно, однако до сих пор наземные службы, обеспечивающие полёты истребителей-перехватчиков никак не заинтересованы в результативности последних. Это всё равно, как если бы всему обслуживающему персоналу больницы было до лампочки: умрёт или выживет пациент под ножом у хирурга. Хотя очень даже может быть, что по жизни оно так и есть.
В самолёт на обратной дороге Бойко был весел и хлебосолен. Угостил нас шампанским и коньяком. К вечеру добрались на его дачу, где Галина Михайловна отмечала с немногочисленными гостями своих 53 года. Произнёс я витиеватый тост в честь супруги ЧВСа и спел имениннице лучшую свою песню «Ридна маты моя».
Что положительного вынес из кратковременной командировки? Бойко сообщил, что имел крутой разговор с генералом Румянцевым. Якобы сказал последнему: «Ставишь палки в колёса Захарчуку – значит, чинишь препятствия и мне. А я этого не потерплю». Даже если генерал и привирает – всё равно хорошо. Плохо лишь то, что он «слил» Соколовского.
*
6. 05. 91, понедельник.
В Москву приехал Гриня Соколовский. В его гостиничном номере мы обсуждали военных лауреатов министерской премии. Помимо его фамилии, в списках были Юра Отёкин, Коля Бурбыга. Себя генерал Румянцев на забыл с ценным подарком, а меня вот прокатил. Полагал, что я обижусь, начну кого-то напрягать по поводу собственного награждения. Он не знает слов Бомарше: «Глупость и тщеславие – неразлучные подруги». Ещё наш глава главпуровских журналистов наверняка подумал, что Захарчуку слишком много чести в один год: и журнал, и ценный подарок от министра. Впрочем, хрен его знает, что там мог думать это редиска Николай Иванович. Удивительно, однако, тот же Гриша Соколовский, как и другой мой товарищ Коля Рязанов очень хорошо отзываются о Румянцеве. И в Прибалтике мы с ним отлично поработали в форс-мажорных обстоятельствах. А вот пришлось к моему назначению, и мужик стал ставить палки в колёса. Одно слово: чужая душа – потёмки. Так я Грише и разъяснил свою позицию по Румянцеву.
*
31. 08. 91, суббота.
Закончилось лето. Тяжёлое, тревожное, но и счастливое одновременно. Такой и должна быть жизнь: не зная бед, как познаешь радости? Столько всего вокруг произошло в короткий отрезок времени — на полгода обычной, размеренной жизни хватит. Да что там говорить о высоких материях. Взять элементарнейший пример. Перед моей поездкой домой генерал Бойко был мощен, как горный утёс. Столпом стоял в наших Войсках ПВО. Помыкать мной хотел, как собственным вассалом. Полагал, — по праву. Николай Макарович именно таким макаром (прости, Господи, невольный каламбур) продвигался по карьерной лестнице – верной службой и преданностью сыну маршала Соколова. Меня тоже рихтовал под свой шаблон. И вот после путча я лишь единожды общался с бывшим ЧВСом по телефону. Признаться, большого удовольствия при этом не испытав. И я вовсе не боюсь контактов с комиссаром. Просто он должен понять, что друзьями мы с ним никогда не были. Ему было приятно и удобно иметь под рукой шустрого и, деликатно скажем, не совсем глупого офицера. А ровню во мне Николай Макарович никогда не наблюдал. И если бы я по глупости своей стал на неё вдруг претендовать, он бы искренне удивился: «Мы с тобой, мальчик, не одной крови!». Сверх всего, редактором я стал больше вопреки, нежели благодаря усилиям генерала. Так что его демонстрация обиды – это всего лишь уязвлённое генеральское, а ещё больше комиссарское самолюбие. Как говорил английский писатель Генри Филдинг: «Человек беспристрастный и вдумчивый никогда не торопится произнести свой приговор». И генералу не следовало торопиться. Гриша Соколовский позвонил и раздражённо сообщил: меня Бойко донимает различными поручениями бытового характера.
*
11. 09. 91, среда.
Позвонил Гриша Соколовский. Он уже твёрдо решил, что не станет больше предпринимать никаких усилий для перевода в Москву. От добра добра не ищут, во-первых, а во-вторых, с удовольствием заметил, что и жена Надя твердит ему: остаёмся в Минске. Гриня жалуется, что его продолжает усиленно прессовать генерал Бойко. «Приходится исхитряться, чтобы не говорить с ним по телефону. И чего он от меня хочет?» — «А ты бы взял да и спросил: чего вам надо?» — «Не могу. Он всё же очень много хорошего сделал и для меня лично, и для газеты. Жаль только, что генерал не понимает: не могу я бросать служебные дела и заниматься его личными. Да и как коллектив на это отреагирует».
На прошлой неделе я отправил Грише большое интервью с Василем Быковым. Соколовский дал его полностью, не поправив даже запятой. А ещё сказал, что мы, дескать, не раз публиковали материалы о жизни и творчестве выдающегося белорусского писателя. Но у тебя, дескать, получилось так душевно, что грех был не напечатать.
Доброе слово, оно, как говорится, и кошке приятно. Но тут случай особый. Военная судьба, не спрашивая нас обоих, как бы столкнула лоб в лоб. Имею в виду кресло главного редактора журнала «Вестник ПВО». Назначили в итоге меня. И любой другой на месте Грини, не хочу говорить: затаил бы обиду, но на ус, как говорится, намотал бы. А у парня оказалась и широкой душа, и благородный нрав. Хочется верить, что и я бы поступил точно так же. Во всяком случае, заказал Соколовскому подборку его стихов для «Вестника ПВО» и он живо откликнулся.
«Любви цена — Любовь…/ Сквозь годы и ненастье она, как богослов, / Одаривает счастьем.
Ей лишь одной дано врываться в жизнь без спроса, / Пусть вьюга за окном или седая осень.
Сердца в полон берет, (ей возраст не помеха)/ Двух неразлучных код, / Скрещенье судеб. Веха!»
*
20. 07. 2011, среда.
Мы с женой вторую неделю живём на даче. Вечером позвонил Толя Гара: «Скоропостижно скончался Гриша Соколовский!» Смерть никогда не случается вовремя и чрезвычайно редко бывает ожидаемой. В примере с нашим общим другом весть о его кончине – элементарный шок для меня и для супруги, которая тоже Гриню знает. Он много раз у меня бывал. Редко кто из моих коллег и однокашников отличался бы таким крепким здоровьем, как Гриня. И редко кто из нас умел так несуетно обустраивать жизнь вокруг себя, как он. Один из первых среди своих однокурсников Соколовский стал ответственным редактором окружной газеты. Первым вступил в члены Союза писателей СССР, первым опубликовал собственный стихотворный сборник. Уволившись со службы, возглавил Союз журналистов Белоруссии, а затем и Союз писателей. Наладил просто-таки великолепные отношения с батькой Лукашенко. Тому бы Грине жить да жить, а вот до 65 не дотянул…
*
Мой товарищ, полковник в отставке Валерий Пинчук вспоминает о Соколовском: «С Григорием Васильевичем я познакомился в Туле. Его, вернувшегося из Афганистана, назначили редактором многотиражки 106-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. А я там был ответсеком. И солдатская газета «За Родину» превратилась в своеобразный творческий полигон для соскучившегося по мирной жизни офицера. Стихи заполонили все ее страницы. Ты где-нибудь встречал, чтобы репортажи с прыжков подавались в поэтической форме? А как тебе стихотворные отчеты с занятий по огневой подготовке? Так только Константин Симонов работал на Халхин Голе в дивизионке «Героическая красноармейская».
Летом 1984-го, я тоже отправился «за речку». В Туле осталась семья. И благородная чета Соколовских опекала моих домочадцев…
Вновь наши пути-дороги пересеклись спустя шесть лет в редакции газеты Краснознаменного Белорусского военного округа «Во славу Родины». Григорий Васильевич возглавлял ее. На страницах суховатого военного издания как-то по-особенному зазвучала тема культуры. По инициативе Соколовского в редакции проводились «литературные пятницы». В гостях у журналистов бывали Иван Шамякин и Алесь Савицкий, Игорь Лученок и Эдуард Зарицкий. Кстати, именно Иван Шамякин рекомендовал Соколовского в Союз писателей.
Григорий Васильевич прослужил в Вооруженных Силах более 30 лет и, отдав армии лучшие годы своей жизни. Прошел непростой путь от рядового до полковника. За это время один за другим выходили его поэтические сборники: «Звезды и сердца», «Счастье земное», «Горсть надежды и любви», «Звенят подковами колокола». На его стихи писали музыку такие известные белорусские композиторы, как Эдуард Ханок, Леонид Захлевный, Василий Раинчик. А песня Игоря Лученка «Афганистан» на слова Соколовского является неофициальным гимном воинов-интернационалистов.
Литературный псевдоним – Полтавский – Григорий Васильевич выбрал не случайно: это дань малой украинской родине. Родился и вырос он в селе Богдановка, на Полтавщине, в семье рабочих. После окончания школы работал помощником киномеханика, директором Дома культуры, сотрудником районной газеты. Потом судьба забросила украинского парня в Беларусь, которая стала его второй родиной.
Мне вспоминается встреча на Дне белорусской письменности в городе Хойники 5 сентября 2010 года. Тогда Григорию Васильевичу вручили диплом I степени лауреата республиканского конкурса на лучшее произведение в области поэзии за книгу «Афганское эхо». А еще в тот день открыли скульптурную композицию, посвященную Ивану Мележу – одному из любимых писателей Соколовского. Когда мы шли с Григорием Васильевичем по аккуратным уютным улочкам полесского райцентра, вдоль которых на нас смотрели чистыми глазами окна в бабушкиных занавесках, он сразу вспомнил и отцовский дом, и яблоневый сад… Читал свои стихи. Таким просветлённым Соколовского я не видел никогда.

P. S. В газете «Во славу Родины» я с августа 1990-го. Когда Григорий Васильевич Соколовский уволился, я занял его место…

Михаил Захарчук