Карл Густав Эмиль Маннергейм — барон, военный и государственный деятель Финляндии, фельдмаршал, а затем и маршал, 6-й президент страны
В эти дни родился самый известный русско-подданный финн Карл Густав Эмиль Маннергейм. Ясно, что он никому не нужен. Что и понятно. Помнится, какие страсти бушевали вокруг мемориальной доски, установленной летом 2016 года. Её многажды обливали краской, а потом и вовсе демонтировали. Основной довод: этот военный и политический деятель участвовал в организации Блокады Ленинграда. Группа по снятию доски категорически предупреждала: «Все, кто будут говорить о его «благородстве», «принципиальности», «неоднозначности» и доске, как об акте примирения и т. п. , будут сразу заблокированы». То есть, не говорить вообще. И такого генерала русской армии как бы и не было вовсе. Как на Великой Украине: взяли и повычёркивали сотни, тысячи имён из истории. Но мы ведь не Украина. И в нашей российской, трагичной, сложной, но великой истории был же такой генерал…
Что мы знаем о Маннергейме из популярной литературы? Барон, военный и государственный деятель Финляндии, фельдмаршал, а затем и маршал, 6-й президент страны с 4 августа 1944 по 11 марта 1946. Многие помнят о знаменитой «линии Маннергейма». Среди народов Европейского Севера Карл Густав почитается символом национальной стойкости и государственной мудрости, затмив собой всех прежних королей и суровых викингских вождей. Таким его и чтят наши соседи из страны Соуми. Не смотря даже на то, что этот военачальник тесно сотрудничал с Гитлером и ожесточённо воевал против нашей армии. Выходит, для финнов, с которыми мы сейчас в хороших отношениях, Маннергейм – однозначно один из главных, если не самый главный отечественный герой. Для нас он – враг и пособник самой страшной силы, когда-либо воевавшей против нас. Так ведь получается? Наверное, так. А с другой стороны Маннергейм – куда как прославленный герой русско-японской и Первой мировой войн, неутомимый исследователь и путешественник, смелый отечественный разведчик (!), блистательный кавалергард. Он — русский генерал-лейтенант, прослуживший в Императорской армии 30 лет и получивший за это время восемь первых отечественных орденов, четыре иностранных, шесть боевых медалей и два почётных знака отличия. Великий князь Николай Николаевич (дядя последнего русского царя) запоздало признавался: «Барон, вы выполнили свой долг офицера и генерала русской армии, чего не смогли сделать в России ни Колчак, ни Деникин, ни Юденич. Вы подавили в Финляндии большевистский путч. А я ведь многажды говорил императору, что таких военачальников, как Маннергейм у нас единицы и на них следует делать ставку. Да, видать, не хватило и мне настойчивости. Во всяком случае, вы, Густав Карлович, полностью оправдали мое доверие!»
Пишу я сейчас эти строки и, видит Бог, не понимаю, как мне верно, правильно относиться к Маннергейму. И это не публицистическая завитушка, а сложнейший для меня исторический «гродиев» узел. И что значит: «правильно и верно»? Поэтому расскажу о русском периоде воинской службы Маннергейма. На большее не замахиваюсь — кишка тока. А любой вердикт ваш, дорогой читатель, приемлю смиренно…
…Весной 1892 года в столице Российской империи в церкви Кавалергардского Её Величества императрицы Марии Фёдоровны полка состоялось бракосочетание Густава Карловича (на русский манер) Маннергейма с дворянкой Анастасией Николаевной Араповой. В газете «Петербургский листок» читаем: «Невеста была в художественно исполненном белом шёлковом платье и в цветах флер д;оранжа. На бракосочетании находился цвет петербургского общества». (Далее идут перечисления известных исторических фамилий с подробными указаниями их званий и должностей: Н. В. Воейков, Лопухин-Демидов, М. П. Родзянко, Араповы, Н. И. Оржевская, Гойнинген-Гюне, Шаховская, Менгден, Серебрякова, семейство Столыпиных и других).
Приданное за невестой оценивалось в 800 тысяч рублей. Анастасия Николаевна так же владела имением Успенское, где сто лет спустя жил Борис Ельцин; престижным домом в Москве по улице Большая Никитская, а так же имением Александровским в Воронежской губернии. Избранница Маннергейма происходила из старинного русского дворянского рода, служившего ещё Рюриковичам.
Жених Маннергейм тоже отличался великолепным родословием и завидным прохождением воинской службы. Его прадед Карл Эрик в 1825 году был возведён в графское достоинство. Когда Карлу Густаву исполнилось 13 лет, отец разорился, и, бросив семью, уехал в Париж. В 22 года он оканчивает Николаевское кавалерийское училище Санкт-Петербурга с отличием и становится офицером упомянутого Кавалергардского полка. Существует на скудное жалование, но жизнь проводит весьма бурную. Барон — первый законодатель петербургского военного этикета, лучший наездник столицы, берущий самые престижные призы. Что же касается побед «на женском фронте», то здесь Маннергейм просто не знает отбоя от поклонниц. Они же подвели его к опасной черте. Председатель офицерского собрания полковник А. Дашков вызвал Густава Карловича на беседу и предупредил: «Если срочно не женитесь, можете ставить крест на карьере!»
На первых порах семейная жизнь Маннергеймов отличалась классической идиллией, органично сочетая в себе многовековые семейные традиции Скандинавии и России. Густав Карлович рассчитавшись с долгами, принялся за ведение обширного хозяйства. Весной 1893 года у счастливых супругов рождается четырёхкилограммовая девочка, названная Анастасией. Ровно через год на свет появился мёртвый мальчик. Ещё через два года Анастасия приносит вторую девочку Софью. Счастливый отец притащил букет из ста гвоздик – любимых цветов жены. Однако, узнав, что наследника не будет, уехал к графине Елизавете Шуваловой (Барятинской), где всю ночь пропьянствовал. Именно с этого момента семейный сосуд Маннергеймов дал непоправимую трещину. Баронесса пустилась во все тяжкие. Начала напропалую флиртовать с мужчинами и делала это столь целенаправленно и вызывающе, что за ней прочно закрепилась репутация женщины легко поведения. Нужен был развод. Но он опять-таки, если и не ставил окончательного креста на карьере Маннергейма, то уж перспективы её просматривались весьма туманные. И барон предпринимает весьма энергичные усилия для того, чтобы восстановить семейное статус-кво. Он продает подмосковное имение и покупает роскошное поместье подле местечка Априккен. Строит здесь молокоперерабатывающий завод, оборудует пруд для разведения карпов, сооружает самый большой в родной Финляндии комплекс конюшен. В это же время поручик Маннергейм назначается штаб-офицером по особым поручениям Придворной конюшенной части. Его обязанность: со всего мира доставлять лошадей для императорского двора.
Анастасия Николаевна по-своему распоряжается собственной судьбой. Оставив дочерей на попечение тетушки Марии Александровны Звегинцовой, она сбегает от мужа на Дальний Восток, где трудится в госпиталях Хабаровска, Читы, Харбина, Цицикара. Возвращается домой лишь в 1900 году со сломанной ногой и медалью «За поход в Китай». На какое-то время Маннергейм, потрясённый самоотверженностью супруги, которую он всегда полагал ленивой и равнодушной, смягчается душой и сердцем. Он пробует реанимировать свои отношения с Анастасией, но эти устремления успехом не венчаются. Баронесса принимает решение разойтись и уехать за границу.
Став свободным от семейных уз, барон с удивительным рвением берётся за исполнение своих служебных обязанностей и наводит порядок «во вверенной ему части». Он подбирает для Валентина Серова лошадей, с которых художник делает эскизы — царские лошади были лучшими в России. Вскоре Маннергейм — член судейской коллегии Михайловского манежа. К тому времени относится и его знакомство с Алексеем Алексеевичем Брусиловым.
В марте 1902 года Маннергейм, всегда тяготившийся «бумажной и штабной» работой в Конюшенной части, договаривается с Брусиловым о переходе в его офицерскую кавалерийскую школу. Тогда же граф Муравьёв знакомит Густава с восходящей звездой балета Тамарой Карсавиной. Любовная связь с ней оказалась самой длительной в жизни барона.
В кавалерийской школе Брусилова Маннергейм продемонстрировал свои лучшие профессиональные и командирские качества. После консультации с великим князем Николаем Николаевичем, генерал Брусилов назначает Маннергейма командиром учебного эскадрона и членом учебного комитета. В его офицерской школе этот эскадрон слыл эталоном всего нового и лучшего в кавалерийской науке. Такое назначение не понравилось офицерам постоянного состава школы. Меж собой они называли барона «гвардейским выскочкой». Впрочем, личное мастерство Маннергейма и его замечательные человеческие качества растопили лёд отчуждённости. Его признали «своим». В доме Брусилова барон стал всеобщим любимцем.
А вот личные его дела находились в полном расстройстве. Росли долги, графиня Шувалова, муж которой «по счастью скоропостижно скончался», активно настаивала на их «гражданском браке». Естественно, в планы барона это не входило. Его хозяйственные начинания на родине потерпели полный крах. В сложившейся обстановке оставалось только одно — фронт. Субботним октябрьским вечером 1904 года подполковник 52-го драгунского Нежинского полка барон Маннергейм курьерским поездом отправился в Маньчжурию, по пути сделав остановку в Москве и навестив родственников жены. В пути Густав впервые начал вести дневниковые записи, не прекращая их затем до самой смерти. (Они у нас изданы).
«В период с 25 декабря 1904 года по 8 января 1905 года я в качестве командира двух отдельных эскадронов принял участие в кавалерийской операции, которую проводил генерал Мищенко силами 77 эскадронов. Целью операции было прорваться на побережье, захватить японский порт Инкоу с кораблями и, взорвав мост, оборвать железнодорожную связь между Порт-Артуром и Мукденом». За умелое руководство и личную храбрость барону по итогам рейда было присвоено звание полковника, что, кроме прочего, означало и прибавку в 200 рублей к жалованью.
Затем штаб армии поручил барону провести глубокую разведку монгольской территории на предмет выявления там японских войск. Во избежание дипломатических скандалов с Монголией разведка осуществлялась силами так называемой «местной милиции» в количестве трех сотен китайцев. «Мой отряд — просто хунхузы, то есть местные грабители с большой дороги. Эти бандиты ничего, кроме русской магазинной винтовки и патронов, не знают. Мой отряд собран на скорую руку из отбросов. В нём нет ни порядка, ни единства. Хотя их нельзя упрекнуть в недостаточной храбрости. Им удалось вырваться из окружения, куда нас загнала японская кавалерия. Штаб армии был очень удовлетворён нашей работой — удалось закартографировать около 400 вёрст и дать сведения о японских позициях на всей территории нашей деятельности».
В ноябре полковник отбыл в Петербург. 29 марта 1906 года генерал Ф. Ф. Палицын написал Маннергейму, находящемуся в отпуске на родине: «Китайские реформы превратили Поднебесную в опасный фактор силы. Густав Карлович, Вам предстоит совершить строго секретную миссию из Ташкента в Западный Китай, провинции Ганьсу, Шэньси. Продумайте маршрут и согласуйте его с Васильевым, по организационным вопросам обращайтесь к полковнику Цейлю». Эта весть стала, словно спасительным кругом для впавшего в волны глубокой депрессии барона. Он принялся за дело немедля.
19 июня 1908 года полковник Маннергейм с полутысяче килограммовым багажом, включающим фотоаппарат «Кодак» и две тысячи стеклянных фотопластинок с химреактивами для их обработки, отбывает из столицы. Через месяц он уже в Пекине. А в сентябре прибывает во Владивосток, заехав перед этим в Японию с секретной целью выяснение военных возможностей порта Симоносеки. Итоги экспедиции Маннергейма. На карту нанесено 3087 км пути. Составлено военно-топографическое описание района Кашгар — Турфан. Исследована река Таушкан-Дарья от её схода с гор до впадения в Оркен-Дарью. Составлены планы 20 китайских гарнизонных городов. Дано подробное описание города Ланьчжоу как возможной будущей российской военной базы в Китае. Оценено: состояние войск, промышленности и горного дела Китая; строительство его железных дорог; действия правительства Китая по борьбе с потреблением опиума в стране. Собрано: 1200 предметов, касающихся культуры Китая; 2000 древних китайских манускриптов из песков Турфана; редкое собрание китайских зарисовок из Ланьчжоу, дающих представление о 420 персонажах разных религий. Составлен фонетический словарь языков народностей, проживающих в северном Китае. Проведены антропометрические измерения калмыков, киргизов, малоизвестных племён абдалов, жёлтых тангутов, торгоутов. Сделано 1353 фотоснимка, большое количество дневниковых записей. Маннергейм проехал верхом около 14 000 км. Его отчёт принадлежит к числу последних примечательных и самых полных дневников, составленных путешествующими таким образом.
Следующий этап службы Маннергейма — командование 13-м уланским Владимирским Его Императорского Высочества Великого князя Михаила Николаевича полком, дислоцировавшимся в 40 километрах от Варшавы. Примечателен он двумя существенными обстоятельствами. Первое. Между бароном и генералом А. Брусиловым здесь установились дружеские, почти что братские отношения. О втором сам Густав Карлович позже вспоминал: «Личных контактов между русскими и поляками было очень мало, и во время моего общения с поляками на меня смотрели недоверчиво. Необходимо было здесь круто менять ситуацию. В своей деятельности я взял за основу конный спорт. Стал вице-президентом скакового общества Отдельной гвардейской кавбригады и членом Варшавского скакового общества, вступил в элитный охотничий клуб».
К этому времени стараниями Брусилова и великого князя Николая Николаевич Маннергейм уже стал «генерал-майором свиты Его величества». Был с почестями принимаем в домах Радзивиллов, Замойских, Велепольских, Потоцких. Графиня Любомирская попросту влюбилась в неотразимого кавалергарда. В своих мемуарах она бесконечно восторгалась «другом сердца»: «Густав был человек увлекающийся, никогда и ничем не умел дорожить». И, разумеется, хотела его на себе женить. Финн проявлял северную выдержку и офицерскую стойкость. А вот относительно конных скачек давал слабину: инкогнито выставлял своих скакунов на соревнования (существовал запрет для старших офицеров гвардии выставлять собственных лошадей). Да если бы не постоянные кутежи и гусарские траты. А призы позволяли барону сводить концы с концами. Шутка ли: победа в Варшавском дерби давала 10 000 рублей, Императорский приз — 5000 рублей.
В конце 1913 года Маннергейм получает долгожданную и вожделенную должность командира Отдельной гвардейской кавалерийской бригады со штаб-квартирой в Варшаве. Под его командованием соединение вступает в Первую мировую войну.
Если говорить откровенно, то русский генералитет в той войне не проявил высочайшего оперативно-стратегического мастерства мирового уровня, что всегда было для него характерно. Поэтому за исключением знаменитого Брусиловского прорыва ничем существенным военную науку не обогатил. Что же касается многочисленных сугубо тактических операций, то тут похвастаться есть чем. И в лидерах будет, безусловно, Маннергейм. Он, как никто, обогатил тактику кавалерийских атак на противника, как одиночных, так и во взаимодействии с другими родами и видами войск. Отечественная кавалерия активно действовала вплоть до конца Великой Отечественной войны. Но никто из ворошиловских и буденовских конников так и не превзошёл в мастерстве барона-генерала.
К оперативно-тактическим действиям «выскочки Маннергейма» завистники всегда предъявляли претензии. Порой — взаимоисключающие. Так одни упрекали барона за то, что он пренебрегает жизнями офицеров, заведомо обрекая их на гибель своими «необдуманными приказами». Представители же высшего офицерства наоборот, считали, что Маннергейм хитро уклоняется от боёв с противником. Думается, ближе всего к объективности были подчинённые Густава Карловича. Когда ему вручался Георгиевский крест 4-й степени – самая дорогая боевая награда в царской армии, — гвардейцы сложили стихи: «Крест Георгиевский белый/ Украшает Вашу грудь;/ Есть чем Вам, жестокий, смелый/ Бой с врагами помянуть». Несколько неуклюже, но по-братски искренне. Когда они же интересовались у своего командира причиной его потрясающей везучести, в смысле, что ни снаряд, ни пуля, ни шашка не берёт его в бою, Густав Карлович обычно не отвечал на подобные расспросы. А талисман при нём действительно был до самой его смерти — серебряная медаль 1896 года, как участника коронации его императорского величества Николая II. С ней великого финна и в могилу опустили…
Описывать здесь перипетии первой мировой бойни не интересно. Да и нет смысла – все они давно известны. Важно другое. Герой нашего повествования принимал самое активное участие во многих сражениях той чудовищно несправедливой, кругом антигуманной, античеловеческой войны. Тем не менее, Маннергейм всегда воспринимал себя частью (и довольно существенной) огромного механизма воюющей России и не уклонялся ни от каких испытаний, так обильно выпавших на его военную судьбу. После Отдельной гвардейской кавалерийской бригады, Густав Карлович принял под своё командование 12-ю кавалерийскую дивизию вместо выбывшего по причине ранения генерала Каледина. Всего Маннергейм участвовал более чем в ста кавалерийских атаках (в 117-ти) и в 97 боевых рейдах добрая половина из которых проходила в стычках с врагом. Частично свои боевые приключения генерал отразил в собственных дневниках, но довольно скупо, если не пунктирно. Полная его военная биография до сих пор так и не написана. А ведь в ней случались перипетии, достойные приключенческих романов.
…Из штаба армии Маннергейму поступил приказ форсировать Днестр вблизи деревни Устье и соединиться с корпусом генерала графа Келлера. Преодолев водную преграду под огнём противник, Густав Карлович своими частями захватил селения Шлосс и Фольварок. Но чтобы удержать их нужна была поддержка сил Келлера. Барон отправил к нему гонца и получил ответ: «Я помню о поставленной нам задаче. Однако сожалею: распутица мешает мне помочь вам». Маннергейму пришлось с большими потерями отойти обратно на левый берег Днестра, а понтонную переправу сжечь. О случившемся барон отправил рапорт в штаб 2-го кавалерийского корпуса. Но командующий генерал Георгий Раух всё спустил «на тормозах». Ларчик открывался просто. Георгий Раух был шафером на свадьбе Густава, а его сестра Ольга поддерживала тесные связи с женой Густава. После разрыва Маннергейма с супругой, Раух и его сестра прекратили отношения с Густавом. Для генерала Рауха «женское мнение» перевесило долг офицера и командира. Так воевали некоторые русские генералы в Первую мировую. Примечательно, что этот эпизод барон описал крайне скупо, и — без фамилий.
Зато другой эпизод генерал осветил весьма подробно. «18 мая 1915 года я получил следующую телеграмму: «Генералу свиты ЕИВ барону Густаву Маннергейму. Хочу видеть моих ахтырцев. Буду 18 мая в 16. 00 поездом. Ольга». Вместе с почётным караулом я проторчал на станции Снятын в ожидании военно-санитарного поезда № 164/14 с великой княгиней Ольгой Александровной несколько часов. Поезд, однако, так и не подошёл. Я принял решение: начинать торжества. В каком-то амбаре были накрыты праздничные столы. В разгар пиршества в амбар тихо вошла женщина в платье сестры милосердия и присела невдалеке от меня. Было довольно темно и я, признаться, не распознал великую княгиню. Однако не узнать её чудного, обворожительного голоса было невозможно. Она мне зашептала на ухо: «Барон, Вам известно, что я не люблю церемоний. Продолжайте обед и не забудьте налить мне вина. И прошу простить за опоздание. Мой поезд не пропустили из-за боязни немецких налётов. Пришлось сесть на лошадь. Как наездницу Вы тоже меня знаете. И вот я у Вас с моим ненужным мне конвоем. Прикажите пригласить к столу моих опекунов». Я чуть не прослезился от умиления. Торжественный обед вдохновенно продолжился. Первой парой в первом полонезе выступили мы с княгиней. На следующий день состоялся торжественный парад ахтырцев. Ольга Александровна принадлежала к числу тех женщин, которых однажды увидев, уже никто не забывал. У меня сохранилась фотография с памятной надписью княгини: «Посылаю Вам снятую в период войны карточку, когда мы больше встречались и когда, как любимый начальник 12-й кавалерийской дивизии, Вы были вместе с нами. Это напоминает мне о былом».
Дела на фронте стремительно ухудшались. «Уже июньские бои шестнадцатого года, — вспоминал впоследствии Маннергейм, — наглядно продемонстрировали, насколько развалившейся была армия: за всё это время у меня в подчинении перебывало поочерёдно одиннадцать батальонов, причём боеспособность их раз от разу снижалась, и большая часть солдат не имела винтовок. Русской армии больше нет…»
Густав Карлович оставался лояльным к отрёкшемуся императору, однако и приветствовал приобретение Финляндией полной независимости. В январе 1918 года его назначили главнокомандующим ещё не созданной финской армии. Так закончилась служба генерала Маннергейма в Российской армии.
Остаётся добавить, что Густав Карлович, спустя десятилетия встретился со своей женой. (Ни он, ни одна никогда больше не состояли в браке). «Через многие годы мы нашли друг друга, всё поняли и стали настоящими друзьями. Я не пытаюсь даже сказать, как я рад оттого, что решил отправиться в Париж и встретиться там с Натой и что за время этих лет я был в состоянии помочь ей и содержать её». Эта запись сделана уже маршалом летом 1935 года. А через два года баронесса Маннергейм, урожденная Арапова тихо скончалась. Густав Карлович написал сестре: «Софья (их младшая дочь – М. З. ) известила сегодня меня телеграммой о кончине Анастасии, и в это же время я получи письмо, которое Анастасия продиктовала ещё 17 декабря 1936 года. Она радостно сообщила, что мы снова друзья, и благодарила меня за физическую и моральную поддержку, которую я ей оказал. Я рад за ту малость, которую я сделал для её блага».
Он съездил в Париж, заказал большую заупокойную службу в храме Александра Невского и оплатил навечно кладбищенское место в Сент-Жененвьев-де-Буа под № 299. Сам Маннергейм похоронен на военном кладбище Хиетаниеми в Хельсинки. До конца жизни на рабочем столе Маннергейма всегда стоял портрет с фотографией и личной подписью императора Николая II. Он хорошо владел шведским, русским, финским, английским, французским, немецким и польским языками.
Михаил Захарчук
