Валерий Сергеевич Золотухин: удалец из Алтая, актёр театра и кино, заслуженный артист РСФСР, друг Высоцкого
В эти дни родился удалец из Алтая, дорогой моему сердцу Валерий Сергеевич ЗОЛОТУХИНУ
«На дощатой плахе-сцене/ Рвал Высоцкий грудью цепи/ И лучился заводной, Лёгкий, звонкий, без натуги/ Золотов, нет – Золотухин, Золотистый, золотой». Евг. Евтушенко.
Актёр театра и кино, заслуженный артист РСФСР Валерий Сергеевич Золотухин окончил отделение музыкальной комедии ГИТИСА, но по выпуску был зачислен в столичный драматический театр имени Моссовета, что по строгим советским временам случалось крайне редко. Повсеместно исповедовался принцип: учился петь – пой, учился играть – играй. Играл в Моссовете год, а потом его взяли в Театр на Таганке. За 49 лет сыграл здесь около полусотни весьма значимых ролей. Периодически выступал и в других коллективах. К примеру, в Театре Российской армии просто-таки блестяще исполнил заглавную роль в пьесе «Павел 1». Вся столица валом валила на тот спектакль. В его активе – несколько телевизионных работ. Снялся ровно в сотне фильмов. Плюс в пяти выступил дублёром. Скажем, в картине «12 стульев», где Остапа Бендера играет А. Гомиашвили, все зонги поёт за него Золотухин. Равно, как и в ленте «Иван Васильевич меняет профессию» он же вместо Л. Куравлёва исполняет знаменитый шлягер «Вдруг как в сказке скрипнула дверь…».
Замечательным певцом Валерий Сергеевич был и по профессии, и по призванию. В 1974 году артист даже стал лауреатом «Песни года», выступив с произведением Н. Богословского на стихи М. Танича «А я в ответ на твой обман». А помните его участкового Серёжкина в фильме «Хозяин тайги». Специально для этой картины В. Высоцкий, сыгравший там же бригадира Рябого, написал неотразимую песню «Не судьба меня манила». Но главным шлягером, прогремевшим тогда на весь Советский Союз, стала за душу берущая песня «Ой, мороз, мороз», исполненная Золотухиным. Кстати, её авторство до сих пор не установлено. Но совершенно точно то, что третий куплет: «Я вернусь домой на закате дня, обниму жену, напою коня…» целиком принадлежит Золотухину. Он великолепно знал и беззаветно любил русский фольклор. Его репертуар содержал огромное количество таких забойных вещей, как старинные «Не шуми ты, мати, зеленая дубрава» и «Шумел, горел пожар московский», есенинская «Липа вековая» и еще многие-многие другие. Валерий Сергеевич поющий при застолье и сам себе аккомпанирующий на гармошке – это было такое фантастическое действо, что раз его услышав, не забудешь уже никогда. «А хулиган я – хулиган. / А хулиган я – временный. / А не скажу, в какой деревне/ Есть мужик …беременный!» Знаю, о чём говорю: жизнь даровала мне многолетнее общение с этим великим русским актёром, певцом и просто удалым, фартовым мужиком из села Быстрый Исток, Алтайского края.
Он родился в семье председателя колхоза Сергея Илларионовича. Мама Матрёна Федосеевна работала звеньевой в полевой бригаде. Надо всеми воспоминаниями его детства всю жизнь довлела тяжёлая инвалидность. Семилетним мальцом Валерка вывалился из окна второго этажа дома и сильно зашиб колено. Повезли в медпункт. Там неграмотный сельский фельдшер заковал ногу пацана от бедра до щиколотки в гипс. К счастью (!) под тем панцирем завелись вши. Валерка карандашом расчесал ногу до крови. Гипс пришлось снять. Не то бы остался инвалидом. А дальше было ещё хуже. В санатории для больных детей ему объявили диагноз: туберкулёз кости. И – приговор: калека на всю жизнь. Парнишка и в самом деле до восьмого класса ходил на костылях. Одна нога была короче другой на шесть сантиметром. С этим недугом он боролся, как мог да самой смерти. Можно сказать, что и победил его. При поступлении в ГИТИС обманул всех экзаменаторов, да и потом умело скрывал от педагогов свою хромоту. Однако в бане «разность его ног» в глаза бросалась…
Ещё из детства осталось: мама, уходя в поле на работу, привязывал Валерку за здоровую ногу к порогу, чтобы «никуда не шлёндрался». То вынужденное заточение он использовал для дела – пел во всю свою лужёную глотку. Односельчане, дивясь такому таланту, подкармливали «артиста». Кто кусок хлеба сунет, кто печёным картофаном угостит, а кто и молочка нальёт. Помните, как в том же «Хозяине тайги» Василий Серёжкин лихо выпивает цельный кувшин молока? Второй дубль, между прочим. При первом тень оператора в кадре проявилась. Сердобольный режиссёр Назаров решил пощадить Золотухина и напихать в глечик какой-нибудь начинки, чтобы артисту не пришлось второй раз два литра молока употреблять. На что Валерий Сергеевич сказал: серьёзный зритель заметит «подставу». А сцена жизненно важная и в ней нельзя халтурить. Ты лучше смотри, Володя, чтобы не пришлось в третий раз переснимать. Шесть литров молока выпить я смогу, конечно, но уже только на спор.
В нём всегда бурлили: неизбывное хмельное молодечество, лихая алтайская удаль и всегдашнее, почти сумасбродное стремление ставить перед собой нереальные в обычном понимании цели. И в то же время он обладал редкостной, временами фантастической способностью концентрировать всего себя, все свои надежды и стремления на достижение тех самых целей. В подтверждение сказанному – хотя бы невероятное «охмурение» Золотухиным первой красавицы ГИТИСа Н. Шацкой. Это притом, что назвать его красавцем-мужчиной, тем более – «мачо» никто никогда и не пытался. Они учились на одном курсе. Золотухина за серьёзное отношение к учёбе, за регулярное посещение лекций и за бесспорные певческие таланты избрали секретарём комитета ВЛКСМ курса. А за Шацкой с первых дней учёбы закрепилось звание первой прогульщицы. И однажды она вынуждена была попросила у отличника Золотухина списать какую-то очень важную лекцию. «Хорошо, — согласился Валерий, — только ты придёшь за лекцией в моё общежитие». А общежитие ГИТИСа, доложу вам, читатель, завсегда слыло чрезвычайно «злачным» местом. Так что после того похода Шацкая вынуждена была пригласить Золотухина к себе на московскую квартиру и познакомить с родителями. Маме глазастый и шумный алтаец категорически не понравился. Украдкой вытирая непрошеные слезы, она талдычила, словно заведённая: «Ой, доченька, намаешься ты с этим гулёной!» Прям-таки рентген-тёщей оказалась!
Уже работая в Театре на Таганке, молодая супружеская пара посетила Быстрый Исток. По такому случаю в сельском клубе показали картину «Добро пожаловать или Посторонним вход запрещён», где Нина играла пионервожатую. С актрисой устроили творческую встречу. Потом газета «Алтайская правда» написала: «К нам приехала известная актриса Шацкая со своим мужем». Золотухин однажды признался в порыве откровенности: «Я тогда весь на дерьмо изошёл от обиды и злости. И сказал себе: «Валера, ничего подобного более никогда не должно повториться. Ты просто обязан везде и всюду быть первым».
Вот в этом неуёмном, временами смерчеподобном самолюбии тоже заключалась едва ли не определяющая черта характера Валерия Сергеевича. Он мог элементарно подойти к режиссёру Н. Рашееву, формирующему съёмочную группу на фильм «Бумбараш» и заявить: «Слышал, что ты собираешься пригласить на главную роль Кононова? Что ж, получится у тебя хороший фильм. А если хочешь заглянуть в вечность – бери меня». Ну и каково вам, читатель, подобное самомнение?
Следующий эпизод мало кто знает, но с чрезвычайно известной на то время французской актрисой Мариной Влади Золотухин и Высоцкий познакомились одновременно на московской квартире журналиста «Юманите» Макса Леона. Обычно лучших женщин из хмельных компаний всегда уводил Володя. Но тут Валере, что называется, вожжа попала под хвост. Он стал соревноваться с другом в исполнении песен под гитару! И, вы будете, читатель, смеяться, но в какое-то время чаша весов склонилась к алтайцу. Французская «колдунья русских кровей» начала обвивать «лебедиными руками» шею Золотухина. Вмешалась разъярённая Шацкая и увела домой «своего кобелину».
Женщины на самом деле были чрезвычайно «слабым местом» Валерия Сергеевича. Однажды он, что называется, по уши втрескался в балерину Мариинского театра Аллу Осипенко. Ездил в Ленинград на все её спектакли, охапками цветы дарил. Чуть позже у него случилась безумная любовь к известной киноактрисе Сабельниковой, тоже из Ленинграда. Тут вообще дело дошло чуть ли не до развода с Шацкой. Разговаривал Золотухин с Евгенией по телефону из своего театра. Вскоре в бухгалтерию стали приходить немыслимые счета по полтысячи рублей! Отец девушки удивлялся: да за такие сумасшедшие бабки ты мог бы проложить индивидуальный телефонный кабель Москва-Ленинграда. Кабеля, конечно, артист не проложил. Но вот однажды таксист подвёз его на Мосфильм. Валерий Сергеевич какое-то время сидел молча, а потом заявил: «Ведь ты доставил меня не на ту студию». «Так вам на Горького надо?». «Нет, браток, вези меня на Ленфильм!». На такси туда и обратно, чтобы только свидеться с зазнобой – тоже, как бы теперь сказали не хило. Пианистка Лариса Критская вообще сравнила свою шальную любовь к артисту с «инфекционным заболеванием».
Но при этом вот что самое для меня лично удивительное. Ни одна из многочисленных женщин Золотухина ни печатно, ни изустно на него никогда не посетовали. Уж, казалось бы Шацкой сам Бог велел костерить его на чём свет стоит. Однако, даже уйдя с сыном Денисом к Филатову, Нина не порывала нормальных связей со своим «бывшим». Более того, Валерий Сергеевич регулярно навещал сына. Не скажу, чтобы дружил с Леонидом Алексеевичем, но за столом с рюмкой они сиживали. И не единожды. Об этом мне тот и другой рассказывали без всякого надрыва или фанаберии. Глубокими и серьёзными людьми были. Понимали, что нет ничего в мире сложнее и непостижимее отношений между мужчиной и женщиной. Золотухин вообще полагал: «Первая жена — от Бога, вторая — от Мира, а третья — от Дьявола. Как бы там ни было, но проверять третье мне бы не хотелось. Для меня лучшей жены, чем Тамара, не может быть. Я её мнением дорожу больше всего на свете, потому что у неё есть настоящая мудрость и терпение, верность и умение прощать».
Как раз в те времена, когда Золотухин делал куры, то есть ухаживал за Тамарой Гусевой – ассистенткой режиссёра фильма «Единственная», мы с артистом и познакомились. По рекомендации Высоцкого. Тогда я донимал великого барда на тему интервью для военной газеты. Владимир Семёнович согласился при условии, что «вторым номером будет друг Золотухин». И дал его домашний телефон. Разумеется, я немедля встретился с Валерием Сергеевичем. Мы обстоятельно побеседовали. Благо я уже прочитал его повесть «На Исток-речушку, к детству моему», опубликованную в журнале «Юность». Материал опубликовал в той же газете Сибирского военного округа «Советский воин». И на долгие годы общаться мы перестали. Был я неинтересен Золотухину. Ещё не факт, что и Высоцкий страдал от отсутствия общения со мной, тогдашним старлеем, слушателем Военно-политической академии. Только тут уже я сам проявлял недюжинную прыть и настойчивость. Помог артисту и барду в обустройстве его дачи на Пахре. По его же просьбе помог Театру на Таганке спасти и уберечь от конфискации финские стулья для нового здания. Со временем написал и издал книгу «Босая душа или Каким я знал Высоцкого». Только это, как говорится, уже другая история. А возвращаясь к своему герою, повторюсь, что разошлись мы, как в море корабли. До тех пор, пока не появилась его книга «На плахе Таганки» Дневник русского человека». И здесь я позволю себе цитату из собственной книги «Встречная полоса. Эпоха. Люди. Суждения». Читатели, осилившие её до конца, за что я им буду бесконечно благодарен, надеюсь, поймут меня правильно.
«Дорогой Валерий Сергеевич! Сегодня, 28. 07. 99, в половине пятого утра, под мелкий, так сильно ожидаемый дождичек (ну, достала эта жара!) закончил Вашу «Плаху». Спасибо! Величайшее спасибо! Стимулируя себя, свое творчество, даже бытовую жизнь дневниками, как наркоман «колёсами», Вы и таким как я, рядовым читателям, доставили великолепное, временами на уровне того же кайфа, удовольствие. Может быть, я менее Вас экзальтирован. Наверняка, у Вас и душевная структура тоньше (хотя я жену свою не раз упрекаю: не стучи дубиной по моей тонкой организации!), а, тем не менее, временами глаза мои туманились и комок к горлу подкатывался. И много, много таких мест в «Дневнике русского человека» провоцировали першение в глотке и туман в глазах. И зависть, признаюсь, часто возникала: вот-де, то же самое сам переживал-думал, а так написать не смог! Еще раз спасибо! Да вот и сейчас пишу, а думаю, как и Вы: не наделать бы много ошибок, все же большой человек читать будет. . .
Вы уж, ради Бога простите мне эту и дальнейшую многословность. Но, во-первых, эмоции во мне еще бродят, до сметаны, кислого молока, тем более творога они ещё далеки. А, во-вторых, мы с Вами как-никак давнишние знакомцы. Правда, с тех пор, к сожалению, не виделись. И тут никак не обойтись без хоть коротенькой, но ретроспективы. Обучаясь в академии, я много сил и энергии потратил на то, чтобы внедриться на Таганку из-за Володи Высоцкого, которого давно любил заочно. (Понимаю: есть другие слова, однако, мне важно сейчас Вам информацию донести). Своей цели я добился. Более того, многие Ваши коллеги меня заприметили. Сделал я интервью с Володей. Второе было с Вами. А телефон Ваш опять же Володя дал: «Пиши, — сказал, — 471-74-01. Скажешь: от меня». Тот свой телефон Вы, наверняка помните? И я при встрече с Вами сказал, кто за Вас слово замолвил. Правда, дальнейших отношений, да даже таких, как с Володей, у нас с Вами не сложилось и сложиться не могло. Вам никаких моих услуг не требовалось, а личностью для интереса я не был тогда, вряд ли являюсь ею и теперь, только не обо мне речь. А вот дневники – моя слабость. Сам их веду, правда, не так рьяно, как Вы, но всё же. Впервые в жизни меня потрясли личные записи А. Твардовского. Если не читали — рекомендую. Затем — нагибинские, документальная часть «Квадриги» С. Липкина, биографические сочинения А. Кончаловского (не «Низкие истины», где был херовый литзаписчик, а «Возвышающий обман»). Теперь — Ваши. И еще раз за них спасибо! Но, дорогой Валерий Сергеевич, кому многое дано, с того и многое можно спрашивать. Простите, выскажу и я Вам некоторые замечания».
Дальше идут те самые замечания, на которых подробно нельзя останавливаться, прежде всего, из-за их множественности. Шутка ли – три страницы литразбора! Хотя о некоторых не грех и упомянуть. Упрекал я Золотухина за его надоедливое богоискательство. (Если Вы серьезно обращаетесь к Богу, делайте это без ретивого и потому пошловатого афиширования. Это же просто никуда не годится: «Господи! Дай мне силы от 19 до 22 часов» Делать Богу больше нечего). Критиковал за его политиканство. (По уму бы Вам с Вашим бесспорным талантом даже коготка в политику не следовало совать, такая это параша вонючая, особенно в наше постсоветское время. Да если бы не заработки. Но это-то хоть понять можно. Непонятно другое, как Вы, умница, так и не разобрались в гнусной личине Гайдара. На 50 процентов Вам её раскрыл сын Денис (отец Дионисий – М. З. ). А вторая половина страшна отнюдь даже не тем, что этот жирный губошлеп, как и его «легендарный дед», обошёлся со своим народом, как с быдлом. Вам лично никогда не приходило в голову, что Гайдар продолжил на Руси худший вид самозванства и, прежде всего, поэтому страшно навредил ей. Что это вообще за фамилия такая — Гайдар, если он — Голиков?) Пенял «постоянным качанием на идеологических, нравственных, национальных, бытовых и прочих качелях». («Вы, то сетуете на евреев, то тихо восхищаетесь ими. А по большому счёту они не лучше и не хуже чукчей. Не говоря уже о русских»). Критиковал за слабый образ любимой Ирбис. («То — сопли-вопли, то — месяцами молчок). Ну и так далее. Задним числом теперь вижу, что натурально вошёл в редакторский раж. Однако Валерий Сергеевич на меня не обиделся. Позвонил, поговорил с супругой (я был в командировке), а мне написал: «Дорогой Михаил! Огромное спасибо Вам за письмо. Просто так — за сам отклик и за то, что Вы не поленились и «разговорили» себя в письме. . . и заодно мне кучу замечательных слова сказали. И в тех пунктах, где Вы говорите о книге хорошо, я с Вами, как Вы догадываетесь, согласен. А там, где пытаетесь навести критику — я, разумеется, не согласен.
Но шутки в сторону. Как говорил мой Павел I, которого я очень люблю играть, Бог с ней, с «Плахой». Она уже живет своей жизнью. Я только в одном пункте хочу уязвить Ваш разбор. Мне кажется, Вы разбираете, так сказать, художественное произведение: «Слабым получился образ Ирбис». Как будто это — Уля Громова. Кстати, ведь эти «выбранные места» выбрал редактор. А в подлинниках, поверьте мне, Ирбис — ого-го! Ну, да и хрен с ней. Спасибо!!! Пытался позвонить Вам, не застал. И решил тоже не полениться и обнять Вас хотя бы через эпистолярию. Храни Вас Бог! Валерий Золотухин».
Разумеется, после всего мы встретились с артистом «за рюмкой чая» и, что называется, всласть наговорились. Ещё бы! Таганка — мои молодые (старлей, капитан), может быть, самые светлые и вдохновенные годы, когда море было по колено, а определенная близость к великому Высоцкому (и это я уже тогда отчетливо понимал) являлась для меня чем-то сродни крыльев. Со многими артистами легендарного театра (З. Славина, Н. Губенко, Л. Филатов, Л. Ярмольник, Б. Хмельницкий, В. Смехов, И. Бортник, И. Дыховчиный, Н. Сайко, С. Фарада, И. Ульянова, Н. Шацкая, директор Н. Дупак) я с тех пор поддерживал хорошие, с некоторыми даже и дружеские отношения. Но Высоцкий и Золотухин – особь (особь!) статья. Однажды я заметил Валерию Сергеевичу, что если представить Театр на Таганке отрядом космонавтов, то вы с Высоцким для меня, как Гагарин и Титов. «Это ты хватил лишку, — сказал артист. — Между тем сам Высоцкий очень точно распределил наши роли ещё тогда, когда давал тебе мой телефон. Мы с ним, как два номера боевого пулемётного расчёта: 1-й – Высоцкий, 2-й – Золотухин».
— В Ваших книгах недвусмысленно просматривается зависть к Высоцкому. В какой мере это соответствовало действительности?
— Завидовал я Володе не белой и чистой, а самой чёрной завистью, какая только бывает. Я, может, Александру Сергеевичу Пушкину так не завидовал. Но моя зависть была в определённой степени эволюционной. Ну посуди сам. В поэзии Высоцкого разобрались только после его смерти. При его жизни в творческом смысле – как человек пишущий и играющий на сцене — я был гораздо популярнее. После «Бумбараша» и «Хозяина тайги» меня узнавали на улице, а Володю нет. И он тогда на меня обижался. Но прошло время и я теперь осознаю, что ему памятники ставят, его голос продолжает звучать, его стихи цитируют, он как бы продолжает жить в памяти народной. И сам себя ругаю: «Что же ты, дурак, не записывал за ним каждое слово». Видишь ли, он очень правильно ушёл. Пусть меня Бог простит за крамольные мысли, но это так. Я видел, как хоронили великого комика Эраста Гарина, дожившего до старости. За его гробом шли с десяток старух. Вот ты можешь представить стариком Андрея Миронова? Я — нет. Уходить надо вовремя. Только это, к сожалению, не в нашей воле. Так что, говоря о зависти, впору вспомнить исторический аналог: Моцарта и Сальери. Почему все вдруг решили, что Сальери завидовал Моцарту? Он же был очень популярен при жизни, его музыку исполняли везде, а произведения Моцарта «расслышали» только после его смерти. Он умер молодым, не вкусив славы. Кто кому по логике должен завидовать?
— Режиссёр Любимов вас ценил и любил больше, нежели Высоцкого. И даже называл вас «дорогим Домовым Таганки». А «Гамлета», тем не менее, отдал Высоцкому. Тоже, небось, провоцировал нездоровые между вами отношения?
— Об этом лучше у самого Юрия Петровича спрашивать. А по факту «Гамлет» был чрезвычайно дорог Высоцкому. Мне он даже признавался: если не справится с ролью, то вообще сцену бросит. Только он много выступал, ездил с гастролями и своими отлучками, часто непредвиденными, ставил под угрозу срыва спектакль. Тогда Любимов решил ввести меня на эту роль. Сам говорил, что это скорее воспитательная мера. Володя обиделся, сказал, что уйдёт из театра в тот же день, когда я сыграю Гамлета. К угрозе я всерьёз не отнёсся, но Гамлета так ни разу и не сыграл, даже когда Володя попал в больницу. Это было бы для меня творческим самоубийством.
— Высоцкий воспринимал вас как самого близкого друга. А спорить, ругаться вам с ним приходилось?
— Случалось всякое за более, чем полутора десятков лет совместной работы. Особенно в молодости между нами происходили разные, порой и досадные трения. Но ты понимаешь, в чём сейчас главная закавыка: его уж столько лет не, а я жив. И теперь за наши с ним отношения ответственность несу только я один. А поскольку лично известный факт (факт действительного случая или фантазии сообщившего) в любом случае непроверяем на достоверность: как скажу, так и было, то надо больше думать, чем говорить. К гиппократовой присяге, к сожалению, мемуаристов не приводили и не приводят. Совесть во все века тоже понятие относительное. А так как многие из нас по воспитанию в глубине души атеисты, то и Евангелие нам не устав. Вот и повторюсь: как скажу, так и было.
— Где-то я читал, что вы взялись за строительство храма на родине во искупление грехов собственных и прегрешений отца, который, будучи председателем колхоза, снёс в селе церковь…
— Такое осмысление случилось гораздо позже. А сначала была книга «Дребезги», за которую я получил очень приличный гонорар. До тех пор мне издательства ещё ни разу столько не платили. И я стал думать, как лучше теми деньгами распорядиться. Тогда и вспомнил, что наши отцы разрушили сельскую церковь. Обвинять их не берусь — у них была своя вера. Но я решил построить храм. Задача оказалась непростой. Надо было собрать общину верующих, зарегистрировать её, открыть счёт, подготовить документацию, собрать множество разрешительных бумаг. Помогала мне землячка Валентина Маховикова, добрейшей души человек. Двенадцатилетние мои мытарства сохранились в квитанциях, прошениях, документах. Когда я задумал стройку, случилась жуткая инфляция. Мы в одночасье обнищали. Потом в одночасье стали миллионерами. Ситуация: я выпрашиваю у богатых людей миллион, а света в храме нагорело уже на два миллиона. У кого только я ни просил денег. К Аркадию Вольскому (председатель Союза промышленников – М. З. ) десять лет ходил – ни рубля не получил. Мне не было стыдно клянчить – не себе ведь просил. От отчаяния в партию Крестьянскую вступал. Думал, таким наивным образом закончу стройку. Даже статью написал: «Миром поднимется храм». Слова-то были красивые, но миром он так и не поднялся. Вернее, поднялся, но не тем миром, о котором я мечтал. Однажды выступил по телевидению с просьбой к зрителям помочь. На следующий день звонок: «Приезжаете». Оказалось два брата Камальиновы. Умные, интеллигентные люди. «Мы иноверцы, но мы знаем, что такое храм, пожалуйста, возьмите!». Такое было в моей жизни впервые – обратился и сразу получил! Я упал перед своими иконами дома на колени, заплакал. После этого и другие стали приносить деньги в театр, давали стройматериалы. У меня есть огромный список всех, кто жертвовал, начиная с одного мальчика с рублем. Фундамент от предыдущей постройки стоял крепкий, дорогой, на него можно было пирамиду Хеопса поставить. Только на кирпичный храм нам денег не хватило. Пришлось строить деревянный. Очень красивый получился. Мне не хочется говорить о каком-то искуплении. Но, наверное, это так. Не верю я и в то, что храм снимет с меня все грехи. А вот в то, что строя храм на родине, я строил его и в себе – верю…Что ещё тебе добавить? После освящения нашего храма владыка Максим вручил церковные награды тем, благодаря кому в селе появилась церковь. Меня наградили орденом святого благоверного князя Даниила Московского III степени. Архитектор Петр Анисифоров и староста Покровской церкви Виталий Кирьянов удостоены медалей преподобного Сергия Радонежского I степени.
— Вы как и в молодости занимаетесь гимнастикой?
— Каждое утро встаю в 6 часов. И – сразу на весы. Если стрелка показывает больше 66 килограммов, для меня это сигнал тревоги, и я перестаю есть, делаю разные упражнения. Лишний жир мешает человеку дойти до цели. А я за почти полвека работы в театре, ни разу не вышел из своих размеров молодости.
…Он завещал похоронить себя рядом с храмом. Что и было сделано. А недавно в Быстром Истоке случилась большая вода. Таких паводков не помнили даже старожилы. Но могила артиста, слава Богу, устояла.
Михаил Захарчук
21 июня 2017 г.
