Михаил Александрович ШОЛОХОВ: гениальный советский писатель, Нобелевский лауреат, чьи громы «Тихого Дона» не прекращают раздаваться во Вселенной

В эти дни, 36 лет назад, ушёл из жизни гениальный советский писатель, Нобелевский лауреат, чьи громы «Тихого Дона» не прекращают раздаваться во Вселенной, – Михаил Александрович ШОЛОХОВ
*
«А кто всё-таки написал «Тихий Дон»? – «Гений!»
Ю. Поляков. «Любовь в эпоху перемен».

Человечество за свою сознательную историю создало немало литературных источников, которые смело можно полагать судьбоносными вехами на многотрудном пути собственного прогресса. Это в определённом смысле энциклопедии веками сложившегося морального и нравственного жизнеуклада. Среди них – «Эпос о Гильгамеше», Библия, Пятикнижие Моисеево, гомеровские «Илиада» и «Одиссея», Панчатантра (Пятикнижие) – индийский литературный памятник, творчество Конфуция, Сократа, Сенеки, Коран, «Божественная комедия» Данте, «Дон Кихот» Сервантеса, творчество Шекспира, «Война и мир» Толстого. К такому ряду (его читателю вольно удлинять), безусловно, принадлежит и «Тихий Дон» Михаила Шолохова. Можно даже утверждать, что это и последнее масштабное реалистическое произведение мирового уровня. Ибо в эпоху пост авангардизма и клипового мышления уже вряд ли кому на планете удастся превзойти прошлые литературные вершины. Другими словами, «крутой либераст» с симоволической фамилией Смелков из нашего эпиграфа, был кругом прав, когда назвал автора «Тихого Дона» гением. А вот почему не назвал гения по фамилии – вопрос, конечно, интересный, и мы к нему обязательно ещё вернёмся. Пока же вспомним хотя бы отдельные моменты из непростой биографии величайшего советского писателя и общественного деятеля, лауреата Нобелевской премии «за художественную силу и цельность эпоса о Донском казачестве в переломное для России время», академика АН СССР, дважды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственной премий, трёх крупнейших международных премий, кавалера восьми советских орденов и шести медалей, ЦК КПСС с 1961 года, депутата Верховного Совета СССР 1-10 созывов с 1937 года – Михаила Александровича Шолохова.
Отец будущего писателя — Александр Михайлович Шолохов — выходец из Рязанской губернии. Потомственный крестьянин, он некоторое время трудился «шибаем» (скупщиком скота). Затем сеял хлеб на покупной казачьей земле, служил приказчиком в коммерческом предприятии хуторского масштаба, управляющим на паровой мельнице. Мать — Анастасия Даниловна Черникова (Черняк) — казачка по матери, дочь малороссийского крестьянина-переселенца на Дон, бывшего крепостного Черниговской губернии — долгое время батрачила в панском имении Ясеневка. Рано осиротевшую девушку-красавицу помещица Попова насильно выдала замуж за сына станичного атамана Кузнецова. Гордая и своенравная казачка впоследствии покинула не любого супруга. По зову сердца ушла к Александру Шолохову. Таким образом, их сын-первенец Михаил появился на свет хоть и незаконнорожденным, зато в горячей любви и родительской преданности – принципиальный, судьбоносный момент. Лишь после смерти официального мужа Кузнецова, Александр и Анастасия смогли обвенчаться, и Михаил получил фамилию Шолохов. За два года до этого важного события семья покинула хутор Кружилин: Александр Михайлович поступил на службу к купцу в станицу Каргинскую. Тогда же упросил местного учителя Мрыхина, чтобы тот обучил сына грамоте. Тимофей Тимофеевич поначалу неохотно занимался репетиторством, но когда убедился в недюжинных способностях мальца, выкладывался уже с полной отдачей. Михаил поэтому легко поступил в мужскую гимназию города Богучара Воронежской губернии. Сидел за одной партой с Константином Ивановичем Каргиным — будущим известным писателем тридцатых годов. Перед приходом в город немецких войск, юноша бросил учёбу и отправился домой. В 1920 году семья переехала с хутора в станицу Каргинскую. Здесь Александр Михайлович заведовал заготконторой Донпродкома, а сына пристроил делопроизводителем станичного ревкома. Одновременно Михаил учился на налоговых курсах. По их окончанию стал продовольственным инспектором станицы Букановской. Там же вступил в продотряд, участвовал в продразвёрстке. В 1920 году продотряд во главе с юным Шолоховым попал в плен к Махно. Сначала батька решил расстрелять сопляка-наглеца, но потом почему-то смилостивился – Судьба пощадила. В другой раз Михаил угодил под расстрел за взятку жеребцом. Всякие разные подношения от кулаков Шолохов принимал и раньше, но тут случился донос и трибунал. В автобиографии находим его признание: «В 1922 году был осужден, будучи продкомиссаром, за превышение власти: 1 год условно. Я вёл крутую линию, да и время было крутое; шибко я комиссарил, был судим ревтрибуналом за превышение власти. Два дня ждал смерти. А потом пришли и выпустили». Только здесь уже не Судьба – отец постарался. Александр Михайлович внёс за сына крупный денежный залог и взял его на поруки домой. На суд родители привезли новую метрику, которая «уменьшила» возраст подозреваемого на 2, 5 года. Судили тогда специальные «тройки» и приговоры выносили строгие. Однако маленького роста Михаил действительно выглядел несовершеннолетним. И лютые революционные судьи заменили ему расстрел на год исправительных работ в колонии для несовершеннолетних. Отбывать срок нужно было в Болшево под Москвой. Однако до колонии Шолохов почему-то не доехал, а осел в Москве. Как это ему удалось – до сих пор неразгаданная тайна, ведь ехал заключённый туда под конвоем.
Справедливости ради надо признать: в биографии нашего героя много граней, покрытых неизвестностью. Шолохов как был, так и остался той самой «неразрезанной книгой», предельно закрытым человеком. Никто, включая, наверное, и самых близких Шолохову людей, не узнал его до конца. Этот величайший писатель, как и всякий гений, таил собственную сущность от всех, чтобы иметь возможность проявлять себя исключительно в художественном слове. Ярчайший пример в подтверждение сказанного. Евгения Левицкая, постоянный редактор Шолохова, которую он называл второй матерью, специально ездила на Дон, чтобы, «разгадать Шолохова». Старой коммунистке (в партию вступила в 1903 году!) хотелось посмотреть своего кумира в обычной житейской обстановке, попробовать понять этого своеобразного, необычного человека, сумевшего в двадцать с небольшим лет написать гениальный «Тихий Дон». «Загадкой всё это было для меня, – писала Евгения Григорьевна. – Загадкой осталось и после пребывания в Вёшенской. За семью замками да ещё за одним держит он своё нутро, только изредка и всегда совершенно неожиданно блеснёт какой-то луч и снова потухнет». Но мы-то с вами, читатель, знаем точно, что за нутро было у Шолохова. Он — великий патриот Отечества, сын своего народа, убеждённый государственник…
В Москве Шолохов всячески пытался продолжить образование, одновременно пробуя свои силы в писательстве. Ради пропитания работал грузчиком, разнорабочим, каменщиком, конторщиком в жилищно-строительном кооперативе. Активно занимался в литературной группе «Молодая гвардия», посещал кружок, который вели Виктор Шкловский, Осип Брик, Николай Асеев. Вступил в ВЛКСМ. Словом, прошёл те ещё рабочие университеты. Это я педалирую специально. Потому что пройдёт какое-то время и писателя, ворвавшегося тайфуном в новую пролетарскую литературу, будут упрекать во многих смертных грехах, но более всего в том, что он не имел никакой жизненной закалки – вообще желторотик. Не знаю, какая ещё нужна закалка для человека, несколько раз побывавшего в мигах и дюймах от смерти, перепробовавшего на своей шкуре свыше полутора десятка профессий. Впрочем, факты для недругов донского самородка никогда таковыми и не являлись.
Очень большую помощь в устроении повседневного столичного быта, в продвижении к читателю первых литературных произведений Шолохову оказал кадровый сотрудник ЭКУ (экономического контрольного управления) ОГПУ, большевик с дореволюционным стажем — Мирумов (Мирумян), с которым Шолохов познакомился в станице Вёшенская ещё до приезда в Москву. Именно Леону Галустовичу благодаря, в сентябре 1923 года за подписью «Мих. Шолох» в комсомольской газете «Юношеская правда» (ныне — «Московский комсомолец») были напечатаны один за другим фельетоны: «Испытание», «Три» и «Ревизор». В конце того же года Михаил вернулся в родные края, где и посватался к Лидии Громославской — одной из дочерей бывшего станичного атамана. Только Пётр Яковлевич выдвинул неожиданное условие: «Если возьмёшь в жёны мою старшую – Марию — и благословлю вас, и тебя в люди выведу. Ослушаешься моей родительской воли – пеняй на себя». Тут опять же, спустя годы, податливость Шолохова в столь щекотливом вопросе будет истолкована его недругами, как жуткое корыстолюбие, беспринципная амбивалентность, цинизм и прочее. Меж тем, всё было куда как проще: особенных чувств Михаил Александрович не испытывал ни к той, ни к другой дочери атамана. А, последовав мудрому совету последнего, мало проиграл – много выиграл. Мария Петровна, работавшая учительницей начальной школы (между прочим, училась в Усть-Медведицкой гимназии, директором которой был Фёдор Крюков, один из якобы «авторов «Тихого Дона»), оказалась и любящей женой, и верной подругой, и надёжным литературным соратником, и первым жизненным советчиком. Вы почитайте письма Михаила Александровича к жене. Так делиться своими болями и радостями можно лишь с человеком, которому веришь безоговорочно, абсолютно. Ясное дело: Судьба и тут одарила своего избранника со щедростью несказанной, обеспечив Шолохову безупречный во всех отношениях жизненный тыл. Уже не говорю о том, что Мария Петровна родила для Михаила Александровича двух дочерей и двух сыновей.
Первый свой рассказ «Звери» (впоследствии «Продкомиссар») Шолохов самостоятельно отправил в альманах «Молодогвардеец». А там ему дали от ворот поворот. Пришлось вновь прибегнуть к содействию Мирумова. 14 декабря 1924 года в газете «Молодой ленинец» (бывшая «Юношеская правда») вышел рассказ «Родинка», открывший цикл донских рассказов: «Пастух», «Илюха», «Жеребёнок», «Лазоревая степь», «Семейный человек», «Смертный враг», «Двумужняя» и другие. Это и были самые первые сугубо творческие поделки будущего гения пролетарской литературы. Все они затем вошли в сборники: «Донские рассказы», «Лазоревая степь», «О Колчаке, крапиве и прочем». Люди, хоть что-то сведущие в отечественной словесности, конечно же, уже по тем трём сборникам определили, что имеют дело с творчеством нестандартным, необычным, дерзким и многообещающим. Но даже и им не могло померещится в самом страшном сне, что присутствуют при рождении гения. Очень скоро, однако, всем пришлось в том убедиться воочию.
Явление миру «Тихого Дона» не имеет аналогов в мировой практике по степени своей неожиданности и длинной цепи последствий вследствие такой неожиданности. Нам неизвестно, через какое время после кончины Гомера (и была ли вообще его жизнь?) возник так называемый «Гомеровский вопрос». «Вопрос шекспировский» уж точно появился много лет спустя по после смерти англосаксонского гения. «Шолоховский вопрос» перепуганные едва ли не насмерть современники писателя заполошно формулировали в процессе публикации самого великого романа: он не мог быть написан столь молодым и неопытным писателем! «Тихий Дон» породил не только в литературном сообществе, но и в стране такие грома и молнии, которых не случалось никогда раньше. (Позже, кстати, их тоже не будет). Вот что пишет Михаил Александрович супруге из Москвы: «Ты не можешь себе представить, как далеко распространилась эта клевета против меня! Не он написал роман, не мог он написать такой роман, «литературный вор» он. Я крепко и с грустью разочаровываюсь в людях. . . Гады, завистники и мерзавцы».
Тогда, в конце двадцатых – начале тридцатых годов атака на Шолохова была успешно отбита. Сталин распорядился сформировать специальную комиссию под руководством М. И. Ульяновой. Комиссия предметно и комплексно расследовала все проблемы, связанные с публикацией «Тихого Дона». Авторство М. А. Шолохова на основе предоставленных им рукописей романа было установлено безоговорочно. Громы и молнии умолкли на долгие годы. Лишь изредка «погромыхивало» за литературными горизонтами. И здесь по касательной хотелось бы отметить одно очень важное обстоятельство, которое как-то не принималось во внимание ни сторонниками, ни тем более противниками авторства Шолохова. А ведь с писателем – не хочу сказать дружил, но поддерживал очень тесные отношения сам хороший поэт и великолепный знаток литературы Сталин. (Другого русского правителя, имевшего бы столь глубокие познания в отечественной словесности, история не знает). Они встречались добрых полтора десятка раз, что документально подтверждено. На самом деле – много чаще. Даже с Горьким вождь общался гораздо реже. Их переписка по некоторым общественным и политическим вопросам достойна отдельного исследования. Так неужели, спрашивается, кто-то мог допустить, что Иосиф Виссарионович не знал, благодаря хотя бы тому же ОГПУ, всю подноготную «шолоховского вопроса»? И если бы имя писателя было хоть тенью омрачено, неужели бы вождь так самоотверженно воевал за него и его творение? Однако пройдут годы, и именно это обстоятельство будет инкриминировано Шолохову: раз к нему так благоволил «усатый», значит, писатель точно вор.
Особенно постарался по части облыжных обвинений собрата по литературе другой русский нобелеат Александр Солженицын. В предисловии к книге И. Н. Медведевой-Томашевской «Стремя «Тихого Дона», названном им «Невырванная тайна» находим: «Книга «Тихий Дон» удалась такой художественной силы, которая достижима лишь после многих проб опытного мастера, – но лучший, 1-й том, начатый в 1926 году, подан готовым в редакцию в 1927-м; через год же за 1-м был готов и великолепный 2-й, и далее менее года за 2-м подан и 3-й, и только пролетарской цензурой задержан этот ошеломительный ход. Тогда – несравненный гений?»
Теперь уже ни для кого не секрет, почему Александр Исаевич даже в мыслях не допускал утвердительного ответа на такой простой вопрос. Да от элементарной зависти к Шолохову. Солженицын, жутко терзаемый сальеровским комплексом, действовал поэтому точно так же, как кукушонок, яйцом подсаженный матерью кукушкой в чужое гнездо – выталкивал оттуда всех своих возможных соперников. Самая большая нелепость в целом весьма стройной, подвижнической и даже жертвенной жизни Солженицына – ядовитые выпады в адрес Шолохова. Ничем несмываемое пятно. И случилось оно потому, что гениальное литературное произведение бывший «вермонтский затворник» анализировал с помощью школьных линейки и циркуля. А здесь нужны иные средства и масштабы…
Иногда мне кажется странным, почему очень многие люди на земном шаре, сомневающиеся в авторстве Гомера, Шекспира и нашего Шолохова, не додумались пополнить круг одноимённых вопросов ещё Моисеевским и Муххамедовским? Ведь с точки зрения вечных скептиков, «рассматривающих с фонарём, блистают ли звёзды», это во всех отношениях просто великолепные кандидатуры. Моисей был замкнутым, нелюдимым человеком. («И сказал Моисей Господу: о, Господи! человек я не речистый (некрасноречивый), и таков был и вчера, и третьего дня, и когда Ты начал говорить с рабом Твоим: я тяжело (медленно) говорю и косноязычен». Исход). Пророк общался с людьми через своего брата. Автор Корана вообще был неграмотным человеком! Казалось бы, ну как такие посредственные люди могу создать что-либо гениальное? А они создали! Моисей – заповеди, Пятикнижие. Муххамед – Коран. (Это сочинение смело можно ставить на второе место после Библии). В чём же тут загвоздка? А в том, что все противники Гомера, Шекспира и даже нашего Шолохова всегда рассуждают, как и Солженицын, по простейшей житейской логике. Они просто не в состоянии, исходя из собственных понятий и возможностей, уразуметь: как столь великое и гениальное могли создать такие простые, едва ли не примитивные люди? Все скептики не допускают одного существеннейшего момента, характерного для всего, что в мире есть гениального – сверхъестественного, а, значит, Божественного промысла. Меж тем Провидению совершенно безразлично на кого опускать свою созидающую длань, если Оно вознамерилось создать шедевр. В качестве исполнителя возможен даже слегка помешанный. Вот в чём разгадка всех вопросов! Конечно, чаще всего Провидение общается с людьми избранными: молодыми талантами и гениями. Пушкин в 23 года начал «Евгения Онегина», Лермонтов в 23 года создал «Смерть поэта», и «Бородино», Гоголь в 22 года написал «Вечера на хуторе близ Диканьки», Фадеев в 25 лет опубликовал «Разгром». Так ещё молнии бьют по возвышающимися над землей предметам. Однако могут ведь и запросто «шандарахнуть» по совершенно неказистому дереву, зданию или другому предмету. То же самое происходит и с гениальными вещами. Обычно они случаются у людей подготовленных, избранных. Но если и бывают исключения, то они просто фантастические. Так что с Александром Исаевичем всё предельно ясно. Как утверждал Бальзак, зависть – один из наиболее действенных элементов ненависти. А Солженицын, не имея и десятой доли талантов Шолохова, душевно ненавидел последнего.
Но почему вся скопом наша либерастия так долго и истерично воевала против автора «Тихого Дона»? Вспомним, как Е. Евтушенко в статье о Шолохове «Фехтование с навозной кучей», писал о нём как о плагиаторе и алкоголике. Дико «полевевший» на склоне лет В. Астафьев ещё при жизни Михаила Александровича заявил, что «самым счастливым днем моей жизни будет день смерти Шолохова». А вот какую эпиграмму обнародовал в Париже А. Вознесенский: «Сверхклассик и собрат, / Стыдитесь, дорогой, / Один роман — содрал, / Не мог содрать второй». Спрашивается, откуда в интеллигентных вроде бы людях столько злобы и ненависти? А ларчик просто открывается: либерасты, как тот же Смелков, густо расплодившиеся после пресловутых перестройки и гласности, готовы были полагать автором гениального «Тихого Дона» хоть Крюкова, хоть Иванова, Петрова, Сидорова, да хоть чёрта лысого, но только не правоверного коммуниста, которым всю свою сознательную жизнь был Шолохов. Вот этого они ему никогда не простят, и, я не удивлюсь, если по истечению какого-то времени вновь пойдут в атаку на гениального дончанина. Найдут за что. Да хотя бы за осуждение диссидентов Синявского и Даниэля: «Попадись эти молодчики с чёрной совестью в памятные 20-годы, когда судили не опираясь на строго разграниченные статьи уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием. Ох, не ту бы меру наказания получили бы эти оборотни! А тут, видите ли, ещё рассуждают о суровости приговора!». Или вот за такое, более, чем бескомпромиссное, но и объективное суждение: «Прочитал Солженицына «Пир победителей» и «В круге первом». Поражает — если так можно сказать — какое-то болезненное бесстыдство автора. Свои антисоветские взгляды Солженицын не только не пытается скрыть или как-то завуалировать, он их подчеркивает, выставляет напоказ, принимая позу этакого «правдоискателя», человека, который, не стесняясь, «режет правду-матку» и указывает со злостью и остервенением на все ошибки, все промахи, допущенные партией и Советской властью, начиная с 30-х годов. У меня одно время сложилось впечатление о Солженицыне (в частности после его письма съезду писателей в мае этого года), что он — душевнобольной человек, страдающий манией величия. Что он, Солженицын, отсидев некогда, не выдержал тяжелого испытания и свихнулся. Я не психиатр и не мое дело определять степень пораженности психики Солженицына. Но если это так, — человеку нельзя доверять перо: злобный сумасшедший, потерявший контроль над разумом, помешавшийся на трагических событиях 37-го года и последующих лет, принесет огромную опасность всем читателям и молодым особенно. Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек. И в том и в другом случае Солженицыну не место в рядах ССП. Я безоговорочно за то, чтобы Солженицына из Союза советских писателей исключить».
За всё это и ещё за многое другое Шолохов всю жизнь слышал за спиной змеиное шипение обвинений: талант его представляли фальшивым; прямота коммуниста оборачивалась упреками в трусости; последовательная верность коммунистическим идеям называлась продажностью; а его многочисленные в высшей степени альтруистические поступки (Сталинскую премию отдал в Фонд обороны, Ленинскую — на восстановление школы, в которой учился) — показушничеством. На самом деле сложнейшую судьбу Михаила Шолохова нельзя, невозможно втиснуть в прокрустово ложе тех или иных нравственных, тем более политических пристрастий. Как истинный гений, писатель из них обязательно выламывался и всегда дерзко шагал исключительно по собственной стезе, предначертанной Свыше. Ведь чего-то же стоит, к примеру, тот факт, что для Сталина не нашлось места даже в третьей книге «Тихого Дона», которая вышла аккурат к 60-летию вождя. Кого там только нет: Ленин, Троцкий, герои войны 1812 года. И только личный «благодетель» остался за кадром. Это при их, более чем доверительных отношениях. А вот когда Сталин умер, Шолохов написал статью «Прощай отец», которая начиналась словами: «Как внезапно мы осиротели…». Позже, отметая клевету на Сталина, говаривал: «Был культ, так была и личность!» После войны Шолохов вообще старается быть подальше от «сильных мира сего». Несколько раз он отказывался от поста генерального секретаря Союза писателей и практически всю жизнь обитал в Вёшенской, где, кстати, и похоронен.
В своё время Шолохов решительно заступается за сыновей Анны Ахматовой и Андрея Платонова, за артистку, жену «врага народа» Эмму Цесарскую, впервые сыгравшую на сцене Аксинью, за одного из конструкторов легендарной «катюши». В годы войны Михаил Александрович добился обнародования «февральского дневника» политически опальной Ольги Берггольц. Это он боролся за реабилитацию «врага народа» критика Макарьева. Ни один из советских писателей с риском для собственного благополучия так часто не вступался за попавших под каток репрессий. Писатель защитил бывшего в плену генерала Лукина и вернул тому доброе имя. Он — единственный! – потребовал от Центрального комитета КПСС обнародовать завещание Александра Фадеева – теперь-то мы знаем, что это документ особой обличительной значимости. Шолохов употребил всё своё влияние для того, чтобы Леониду Леонову присвоили-таки звание академика. С одной стороны Михаил Александрович пишет в ЦК: «Особенно яростно, активно ведёт атаку на русскую культуру мировой сионизм». С другой – поддерживает «безродных космополитов» Борщаговского и Гурвича. А чего стоит его заявление французскому журналисту: «Коллективное руководство Союза советских писателей потеряло хладнокровие. Надо было опубликовать книгу Пастернака «Доктор Живаго» в Советском Союзе вместо того, чтобы запрещать ее. Надо было, чтобы Пастернаку нанесли поражение его читатели, вместо того, чтобы выносить его на обсуждение. Если бы действовали таким образом, наши читатели, которые являются очень требовательными, уже забыли бы о нём».
В то же самое время именно Шолохов выдвигал на Сталинскую премию А. Фадеева, В. Толстого и… Б. Пастернака! Он же настоятельно рекомендовал молодым писателям учиться на творчестве Хемингуэя и Ремарка. Твардовский был горячо благодарен Михаилу Александровичу за сочувствие запрещенному «Тёркину на том свете» и отмечал, что Шолохов решительно выступал за напечатание «Одного дня Ивана Денисовича» Солженицына. Короче говоря, сегодня становится до обнажённости очевидным зримое внутреннее противоречие между официальным, глянцевым обликом Михаила Шолохова как первой, знаковой фигуры социалистического реализма и реальным содержанием его творчества, его поступков, отмеченных неуступчивостью и бескомпромиссностью жизненной правды. Вот это и есть загадка гения, сумевшего в сложнейших для творчества условиях на столетие опередить своё время, осмыслить революцию как трагический разлом эпохи, а так же дальнейшее существование первого в мире пролетарского государства.
…Среди многих претензий к автору «Тихого Дона» едва ли не главным упрёком звучит благородное с виду сетование, сформулированное всё тем же Солженицыным: «Последующей 45-летней жизнью не были подтверждены и повторены ни эта высота, ни этот темп». Ну, во-первых, мировой истории и неведом случай, когда бы автор одного шедевра повторил хотя бы приблизительно свой Богом данный уникальный успех. Как и молнии предпочитают не бить в один и тот же предмет, а снаряды не падают в одну и ту же воронку. Данте не написал ничего лучше своей «Божественной комедии», а Сервантес ни на йоту не поднялся выше Дон Кихота Ламанчского, хотя тот и другой сочинили ещё много всяких трактатов, стихов, романов, канцонов, баллад и стансов. Это только в кино и на телевидении возможны «Утомлённые солнцем – 2» и «Дом-2». Во-вторых, утверждать, что всё последующее творчество Шолохова — заведомо слабое, значит, нагло врать и клеветать даже не на его произведения, которые говорят сами за себя, а на всех нас, читателей. Ведь мы же не идиоты, чтобы поддаваться наглой идеологической обработке и утверждать, что чёрное – белое и наоборот. Наконец, Шолохов такая глыбища в нашей культуре, что всякое его посмертное поношение недругами куда менее вредное, нежели слону дробина. Более того – нападки на него лишь укрепляют его посмертную славу. Скажем и более определённо. Даже если бы Шолохов и не написал «Тихого Дона», а только лишь «Поднятую целину», «Они сражались за Родину» и «Судьбу человека», он всё равно остался бы в нашей отечественной литературе на века.
Социалистический реализм, начиная с Максима Горького, дал миру десятки, если не сотни замечательных прозаиков и поэтов. Мы по праву можем гордиться великой советской социалистической литературой. Как и тем, что на правом фланге этой великолепной творческой шеренги навечно первым будет стоять Михаил Шолохов.
И последнее. С согласия наследников великого писателя Академия наук выкупила рукопись первых двух книг «Тихого Дона», долгое время скрывавшихся от общественности. Обстоятельства, связанные с поиском рукописи, — это отдельная история. А деньги на приобретение величайшего автографа – 50 тысяч долларов – были выделены по личному распоряжению В. В. Путина. «Шолоховский вопрос» закрыт. Хотя, конечно, завистники умрут, но зависть – никогда…
Постскриптум.
Именем писателя назван астероид №2448. 2005 год был объявлен ЮНЕСКО Годом Шолохова. Его имя присвоено Московскому Государственному Гуманитарному Университету. Именем Шолохова названа улица в Москве, проспект в Ростове-на-Дону, улицы в Вёшенской, Алма-Ате, Аксае и Богучаре. Гранитный бюст писателя открыт в 2002 г. в Уральске (Казахстан). Там же растёт Сосновый бор памяти М. А. Шолохова площадью 1, 5 га. Есть сорт сирени «Михаил Шолохов». Оренбургским отделением Союза писателей России учреждена литературная Шолоховская премия «Они сражались за Родину». М. А. Шолохову установлены мемориальные доски и памятники: в Москве, Сивцев Вражек, 33; на Гоголевском и Волжском бульварах столицы; на набережной реки Дон и на проспекте Шолохова в Ростове-на-Дону. Есть Государственный музей-заповедник М. А. Шолохова в Ростовской области, в Западном Казахстане, в городе Николаевске Волгоградской области. Выпущено две марки СССР и одна марка России с изображением писателя. Девять его произведений экранизированы. «Тихий Дон» — дважды. И всегда есть с нами его бессмертные книги.

Михаил ЗАХАРЧУК