Савелий Крамаров: великий комик

Сегодня, четверть века назад, из жизни ушёл Савелий Крамаров
В Америке чужаку можно стать кем угодно: Шварценеггером, Брюсом Ли, великим бизнесменом, военным, медиком, юристом, хоккеистом и т. д. и т. п. Невозможно стать лишь великим комиком Крамаровым. Потому что «тупые американцы» никогда не восхитятся фразой: «А вокруг — мертвые с косами стоять. И тишина. . . «
Есть такая книга «Савелий Крамаров. Судьба странника». Здесь не место и не повод рецензировать подобные труды. И в то же время нельзя удержаться от того, чтобы не заметить: более беспомощного, примитивного и удручающе скучного произведения о всеми нами любимом артисте невозможно себе даже представить. Такое впечатление, что книгу писал самодовольный и недалекий агитпроповец конца сороковых годов, а не наш с вами современник. Меж тем, биография героя действительно достойна объективного, серьезного и вдумчивого исследования хотя бы потому, что при иных более толерантных социальных условиях Савелий Крамаров вполне мог бы стать этаким советским Луи де Фюнесом. Но не стал. Почему?
Если говорить совсем уж откровенно, то прошлой власти этот актер был, — как зайцу стопсигнал. Ведь это же правда, что социалистическая система не благоволила ко всяким там сатире, юмору, сарказму и прочим проявлениям раскованности человеческого духа. Ей проще и сподручнее жилось в рамках так называемого социалистического реализма, где обычно велась борьба хорошего с отличным, о недостатках говорилось вскользь, под сурдинку, а критика в редчайших случаях поднималась выше райкомовской номенклатуры. Поэтому-то все веселые жанры во все советские времена не сказать чтобы притеснялись уж так нещадно. Все же были у нас и смешные комедии, и «Двенадцать стульев» с «Золотым теленком», и опереточное искусство не самым худшим способом развивалось, и цирк мы имели «впереди все планеты шедший!, и даже вся страна регулярно смотрела сатирический михалковский киножурнал «Фитиль». Однако при всем том, будем правдивы, наши сатира и юмор обычно напоминали бесполых существ, веселых евнухов, а не удалых бойцов-производителей, способных на серьезные свершения. Поэтому любое смешное советское произведение, а равно как и весь, скопом взятый официальный социалистический юмор, не могут, по определению, не то что конкурировать на мировой арене, но и просто всерьез рассматриваться.
Если из этих отвлеченных и не самых отточенных рассуждений опустить перпендикуляр на конкретную судьбу нашего героя, можно определенно сделать вывод: родись Савелий Крамаров в любой приличной капстране и попади в кинематограф, — точно бы составил конкуренцию Луи де Фюнесу. Но в наших конкретно-исторических условиях из него получилось то, что получилось. И не его в том главная вина. . .
Когда мальчику не исполнилось и четырех лет, был арестован его отец, Виктор Савельевич. Член Московской коллегии адвокатов, он принимал участие в одном из знаменитых процессов по так называемому троцкистко-зиновьевскому блоку. Ему впоследствии инкриминировали печально известную 58-ю статью за буржуазную пропаганду. На самом деле, — за то, что лишь добросовестно выполнял свои профессиональные обязанности. Больше Савелий отца не видел. Рано умерла от рака и его мать, Бенедикта Соломоновна (в девичестве — Бася Волчек). Мальчика взял на воспитание дядя Лео, брат матери. Педагогами, впрочем, он и его жена Мария были никудышными, так что Савелий жил и рос, как Бог на душу положит, в свое удовольствие, словно уличный жидок-воробей.
Разумеется, мальчик никак не связывал в своем сознании потерю родителей с той жутковатой атмосферой, что царила в стране. Хотя и вряд ли он испытывал уверенность в том, что его родина — самая лучшая в мире «страна мечтателей, страна ученых», для которых «нет преград ни в море, ни на суше»; для которых «не страшных ни льды, ни облака»; страна, которая, если прикажет, то героем в ней «становится любой». Его, похоже, в детстве, в отрочестве и в юности вообще не волновали никакие сложные жизненные вопросы. Но мы-то с вами, читатель, обремененные историческими откровениями последних лет, хорошо ведь понимаем: бытовая и нравственная неустроенность юноши и как производное от нее — его затяжной туберкулез — все это был не самый благоприятный фон для становления крепкой личности. Тем более примечательно, если не удивительно, что, несмотря на весьма ощутимые жизненные удары, Савелий не огрубел, не очерствел душой, не озлобился на окружающих его людей, на власть. Более того — даже в тюрьму не попал, хотя улица перманентно предоставляла ему такую заманчивую возможность.
Юноша, в самом деле, очень посредственно учился в школе, не отличаясь, вдобавок, ни покладистым характером, ни прилежностью поведения. Совершенно не читал книг, не тяготился никакими детскими увлечениями. Правда, любил ходить в киношку, но, скажите, какой мальчишка не бывал в плену белого полотна экрана и яркого луча кинопроектора? Словом, после средней школы Савелий оказался на сквозняке распутья в полной нерешительности, куда направить свои хилые стопы. Подсказка пришла от дяди Лео, который исповедовал твердое правило: главное в жизни человека — получить стоящую профессию, а остальное все приложится. Так Крамаров оказался в Московском лесотехническом институте.
Возможно, со временем из него и впрямь получился бы неплохой лесничий, который в перерывах между заботой о флоре и фауне на вверенном ему участке, играл бы в художественной самодеятельности, не случись встречи с Алексеем Салтыковым. Студент ВГИКа из мастерской Сергея Герасимова, будущий известный режиссер, поставивший знаменитого «Председателя», совершенно случайно, нос к носу, столкнулся на военных сборах со странноватым Крамаровым и понял: этому человеку на роду написано быть киноактером-комиком. Салтыков первым рассмотрел за крамаровским физическим дефектом (у Савелия с рождения было утолщение века и слегка выраженное косоглазие) уникальный имиджевый артистический знак, который можно было с успехом использовать именно в кинематографическом искусстве с его постоянной возможностью крупного плана.
В самом деле, в театре, где даже с первых рядов не всегда рассмотришь лицо актера, комическая физиономия Крамарова никогда бы не имела такого фантастического успеха. В кино же он как бы родился заново. Вослед Салтыкову очень многие советские кинорежиссеры быстро уразумели: Крамаров — живой кинематографический гег, артист, одного появления которого в кадре достаточно, чтобы вызвать смех у зрителей. И этот природой отпущенный дефект-способность (если позволительно вообще такое сочетание) актера начнут нещадно эксплуатировать. Савелий станет играть вась, яшек, вань, петькиных, ивашкиных, склянкиных, а то и просто персонажей с одними клкухами: Косой, Егоза, Мусью, Сундук.
Так Крамаров, без преувеличения, украсил своими крохотными или заметными, но всегда второстепенными ролями добрую полусотню советских фильмов. Среди них такие запомнившиеся нам картины как «Прощайте, голуби!», «Друг мой, Колька», «Двенадцать стульев», «Неуловимые мстители», «Джентльмены удачи», «Афоня», «Не может быть!», «Соло для слона с оркестром», «Большая перемена», Без страха и упрека», «На завтрашней улице», «Город мастеров», «Иван Васильевич меняет профессию». Порой он произносил в фильме всего лишь одну-другую фразу и этого было достаточно для того, чтобы остаться в благодарной зрительской памяти наравне со многими заглавными героями. Ну, помните же бесподобное: «А вокруг — мертвые с косами стоять. И — тишина. . . «.
К середине семидесятых Савелий Крамаров достигает как бы пика своей популярности в отечественном кинематографе. По уму бы руководителям этого могущественного идеологического ведомства всячески развивать комическое амплуа артиста, углублять и расширять его возможности, ставить специально для такого комика художественные и телевизионные фильмы. Киноиндустрия той же Франции, к примеру, завалила бы соотечественников лентами с участием подобного уникума, как она проделала это в свое время с Луи де Фюнесом, Бурвилем, Ришаром, Бельмондо. Однако, как уже говорилось коммунистический агитпроп знать не знал и понимать не желал, как это можно в советском киноискусстве и вдруг выращивать звезд. Тем более, — из таких недотеп и придурков, каким в глазах культурного советского истеблишмента всегда являлся Крамаров.
А он и в самом деле очень уж походил на белую ворону. Не пил, не курил, сильно робел перед женщинами, если вообще не боялся их. Перенесенный в юности туберкулез, по всей видимости, развил и закрепил в Крамарове массу всевозможных комплексов. Всех своих близких и знакомых он вечно изводил самыми экзотическими диетами. Какое-то время, к примеру, увлекался сыроядением. Долго и серьезно занимался хатхой-йогой. Будучи уже известным артистом, развелся с первой женой Машей и стал бестолково, неуклюже, эпатирующе-вызывающе заигрывать с девушками, как ему казалось, его поклонницами. На самом деле это были обычные москвички легкого поведения, которые в ту пору еще не носили гордого названия путан. Савелий возил их по загородным ресторанам, по выставкам и вернисажам, но до сексуальных упражнений обычно дело не доводил. Тогдашние «востроязыкие» секс-бомбы даже прибаутку сложили о Крамарове. Типа того, что этот дядя — с большим лимузином, с большим закидоном. У него не только глаз кривой, но и е. . т одним гондоном. Вдобавок ко всему, преуспевающий артист вдруг заделался еще и ярым, правоверным евреем, что окончательно добило киношную тусовку и поставило жирную мету на всем крамаровском творчестве.
Вы только представьте себе, читатель, такую картину. На съёмочной площадке вовсю кипит работа. Идет обычная авральная досъёмка какого-то эпизода. И посреди этого кинематографического бедлама-бардака-боя за очередную сдачу ленты к сроку, Крамаров вдруг на голубом глазу заявляет режиссеру, что у него — время молитвы и поэтому сниматься он не может. А в субботу и воскресенье вообще на съёмочную площадку не выйдет, поскольку это противоречит его вере. Даже сегодня подобные «чудачества и заскоки» найдут сочувствие очень у немногих из нас. А что тогда говорить о середине семидесятых, самых плотных по застою годах. Тогда неординарное поведение Крамарова многими его коллегами воспринималось даже не как рецидив звездной болезни, а как злостное, ничем необоснованное привередничанье, как «вызов советскому обществу».
— Да кто он такой!- возмущались заслуженные и народные. — Еще молоко на губах не обсохло, а уже корчит из себя Бельмондо!
Одна очень известная и очень народная актриса была еще категоричнее и заявила, что Крамаров в кино — жалкое ничтожество. Он-де всего лишь косит перед камерой и не более того. Раздраженно-неприязненное отношение к Савелию окружающих дополнялось мстительно-злобной реакцией кинематографического начальства, которое негласно наложило табу на сьемки строптивого актера-комика. Какое-то время он ездил по стране со своими концертами. Материально эти гастроли обеспечивали ему вполне сносный по советским понятиям быт. Но творческая неудовлетворенность, элементарная невозможность самореализовываться в кино, — отравляли всю жизнь Крамарова, толкали его на поступки, мягко говоря, неординарные. Чего стоит хотя бы обращение артиста к «собрату по ремеслу Рональду Рейгану», в котором содержались жалобы непризнанного киногения на притеснение со стороны системы и просьба: дать возможность творить в Америке. Ровно через месяц со дня обнародования письма (оно было опубликовано в США и трижды прочитано самим актером по радио «Голос Америки») Крамаров уехал за океан. . .
Вблизи Голливуда Савелию Викторовичу жилось совсем неплохо. Во всяком случае, все его меркантильные советские мечты не просто осуществились на обетованной американской земле, а «сверхперевоплотились» в жизнь. Артист купил шикарный дом, имел несколько машин. Его тепло приняли русская и особенно еврейская американские общины. Он снялся в нескольких голливудских кинокартинах. Вторично женился, и супруга Марина родила ему дочку, названную в честь его мамы Басей. Дважды (в 1992 и 1994 годах) Крамаров приезжал на свою родину, где его встречали почти как национального героя, «пострадавшего в борьбе с тоталитаризмом». Тогда это была мода, тренд. После операции по исправлению косоглазия, актер женился в третий раз.
Став вдовой, Наталья Сирадзе однажды призналась журналистам, что ее муж как-то в шутку заметил: «А ты знаешь, милая, что живешь с великими актером Савелием Крамаровым?»
. . . В каждой шутке, известно, только доля шутки. Этот артист действительно имел все основания стать великим комиком эпохи социализма. Но самому строю (опять же вынужден повториться) такое взращивание было без надобности и он (строй), где сознательно, а где по наитию гноил комика упоительно и остервенело, как, впрочем, и всю собственную культуру. Но если культура, хоть и с громадными потерями, но все же выстояла под угрюмым и беспощадным прессом строя, то ее микроскопическая веселая частица — актер Крамаров — сломалась.
Савелию Викторовичу от жизни сполна досталось всяких невзгод и в детстве, и в юности, и в зрелом возрасте. Он рано потерял родителей; переболел туберкулезом в тяжелой форме; был несчастлив в семейной жизни: дважды разводился, отцом стал лишь в 53 года; наконец, умер от рака прямой кишки, который а США лечится в 95 случаях из 100. Несмотря на два высших образования (кроме Лесотехнического вуза он закончил еще и ГИТИС), артист всю жизнь испытывал острую нехватку интеллектуальных и просто знаний (чего, к его чести, сам никогда особо не скрывал). Он так и не приобрел четких жизненных, нравственных ориентиров. Отсюда все его экстравагантные выходки, начиная от сыроядения и кончая заполошным иудаизмом. Однако самая большая трагедия Крамарова заключалась в том, что он вынужден был покинуть родину, искренне при этом полагая, что на чужбине, устранив свое косоглазие, сумеет добиться в киноискусстве сияющих вершин. Увы, все скопом творческие наработки актера в американском кино, на эстраде — глупы, ничтожны и пустячны в сравнении с тем, что он сыграл у себя на неблагодарной и суровой родине. А ему, бедолаге, всегда казалось наоборот. . . .
В силу множества причин, о которых сказано и в силу еще большего количества причин неупомянутых, но Савелий Викторович, в гроб сойдя, так и не понял того незамысловатого обстоятельства, что в Америке чужаку можно стать кем угодно: Шварценеггером, Брюсом Ли, великим бизнесменом, военным, медиком, юристом, хоккеистом и т. д. и т. п. Невозможно стать лишь великим Крамаровым. Потому что «тупые американцы» никогда не восхитятся фразой: «А вокруг — мертвые с косами стоять. И тишина. . . «.
Память людская — причудлива. Законы, по которым она сохраняет в своих анналах одни имена и предает забвению другие, — людям же и неподвластны. Это им только так кажется, что контролируют ход времени и свое место в нем. На самом же деле все гораздо сложнее. И проще. И потому мы долго будем помнить весёлого комика Савелия Крамарова. Нашего, а не американского…

Михаил Захарчук.