Михаил Захарчук: «Пушкин – моё всё»

Часть вторая «Пушкин – моё всё»
Сегодня – день рождения Пушкина. Прекрасный повод вспомнить нашего гения. Отставить. Посыл неверный. Пушкина я помню с тех пор, как помню себя. Никто не занял в моей жизни большего места, чем «наше всё». Моё он тоже всё. Это не бахвальство. Лет пятнадцать я никогда не начинаю предложения с местоимения «Я». И лет двадцать не вру даже по мелочи. Так что с Пушкиным всё верно. Что видно из моей книги «Через Миллениум или 20 лет на излёте тысячелетий».
16. 07. 94, суббота.
Пушкин сам недурственный историк (кстати, тоже желавший стать, как и Карамзин придворным летописцем, о чём мы мало знаем) был высочайшего мнения о трудах Николая Михайловича. Правда, в эпиграмме остался верен себе и довольно едко припечатал: «В его «Истории» изящность, простота/ Доказывают нам, без всякого пристрастья, / Необходимость самовластья/ И прелести кнута».
«Историю России» писали многие. До Карамзина – В. Татищев и М. Щербатов. После него – С. Соловьев, Н. Костомаров, В. Ключевский. Но никто не превзошёл этого члена Императорской Академии, писателя и поэта. Тот же Пушкин отмечал: «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом».
23. 08. 94, вторник.
Собственно, вся она, жизнь, из случайностей и состоит. Потому что прав был Пушкин: «Случай – Бог-изобретатель». А всё равно не по себе. И весь день я ходил под гнётом трагической вести. Уже счёт потерял женщинам, ушедшим на тот свет после того, как меня обижали. Даже думать об этом страшновато.
16. 12. 94, пятница.
. . . прежде всего Пушкин должен был чувствовать себя бесконечно одиноким в своей собственной семье, счастье и честь которой были им в некотором роде принесены в жертву беспощадному роду Гончаровых, на протяжении этой тягостной истории умевшему вынуждать поэта на непоследовательные действия, на уступки столь серьезные, сколь и ненужные. Ибо главное для этого семейства было их благополучие, каких бы жертв от других оно ни требовало. Все-таки Пушкин это благополучие разрушил, чего Гончаровы ему не простили. Так и не поняв, так и не признав своей вины, они до конца сохранили скрытую враждебность».
Исследователь не говорит главного, в чём я всю жизнь про себя не сомневаюсь: НН не любила своего мужа. А он из-за неё принёс в жертву свою жизнь. Она даже в мыслях такого не допускала. Ну, а родственники всего лишь разделяли её точку зрения. И ещё на эту же тему. Пушкин многажды бывал не прав. С графом Воронцовым, в частности. («Сказали раз царю, что наконец…», «Полу-милорд, полу-купец…», «Певец Давид хоть ростом мал…», «Не знаю где, но не у нас…»). Александр Сергеевич оклеветал великого государственного мужа Михаила Семёновича практически за то, что последний не желал быть рогоносцем. (После смерти князя возникла поговорка: «До Бога высоко, до царя далеко, а Воронцов умер»). Пушкин же хотел всех мужей видеть, по меткому наблюдению Инны Гофф, Осипами Бриками. Меж тем за собственную супружескую честь пошёл на смерть. Это открытие я сделал с досадой и грустью за своего Пушкина. И лучше бы его не делал. Жаль, что год для меня заканчивается на столь невесёлых размышлениях.
25. 01. 95, среда.
Татьянин день и день рождения Высоцкого. У России самая сильная поэзия в мире. Хорошие поэты были в Англии, Франции, Германии, Испании. Однако такой плотностью служителей Лиры, какая была и есть в России на душу населения никакая из перечисленных стран похвастаться не могла раньше, теперь – и подавно. Есть у нас и недосягаемые для прочего мира вершины: Пушкин, Лермонтов, Блок, Есенин, Ахматова, Пастернак. А всё равно Высоцкий – самое большое поэтическое явление последних десятилетий. Уникальное, неповторимое, где-то даже мистическое. Примерно двадцать лет назад меня сподобило этой истиной глубоко проникнуться и близко познакомиться с поэтом, артистом, бардом. Пушкина Володя почти что боготворил…
20. 02. 95, понедельник.
Но если в моём случае всё же более конкретизировать содержание книги, то она – про бильярд. Ещё точнее – про игру, о которой наше всё — А. С. Пушкин – правильно заметил: «Что наша жизнь? Игра». Восемь лет мы с Леонидом Аркадьевичем спорадически встречались за бильярдным столом. До Луны и обратно, разумеется, вместе не прошли, но земной шарик обогнули, как минимум.
7. 03. 95, вторник.
Тут есть что порассказать. Если у Пушкина Натали была «сто тринадцатой любовью», то я, как минимум, телесно знавался с доброй полусотней женщин. Разных, чаще всего не совсем красивых внешне и не отличающихся особой грациозностью. Жена как-то даже упрекнула: тебя всё больше предпочитали ущербные бабы. В ней говорила ревность, которая по определению не может быть объективной. Тем более, что все женщины в чём-то красавицы. Не зря же они принадлежат к прекрасной половине человечества.
29. 03. 95, среда.
У меня сохранились записи, которые я аккуратно и регулярно вёл, находясь в услужении Шварцу. Балда, работник пушкинского попа, почитай, был на курорте, по сравнению со мной. Как-то незаметно и постепенно я тоже стал вроде бы членом семьи Виктора Ильича. Правда, жена его, Марина (Очнева в девичестве), особой радости по такому поводу не испытывала, в некотором смысле даже ревнуя меня к мужу.
1. 05. 95, понедельник.
И Пушкин все свои значительные произведения написал по наитию, почти в сомнамбулическом состоянии, которое называл «Дрянью». Почему? Почему гений не чтил, не благоговел перед своим божественным даром? Каким образом и откуда избранным творцам приходят их творения, открытия? Как будто какая-то Высшая Сила берёт невидимую воронку, вставляет её в голову своему избраннику и вливает: знания, озарения, открытия, творения. В примере с Нострадамусом – предвидения. Причём, Пушкин, скажем, всё-таки прошёл какой-то предварительный курс подготовки для своего последующего творчества. Но Моцарт ведь стал сочинять, божественно играть сызмальства. Какая уж там подготовка. Пророк Мохаммед, вообще, говорят, был очень примитивным, практически безграмотным человеком. И почему именно ему внушён такой божественный свод Корана?
10. 05. 95, среда.
А у Пастернака поэзия умная, хоть и образная. Только его метафоры не от душевных всплесков – от разума, умственных напряжений интеллектуала. Пастернак не поэт от Бога, как Пушкин, Есенин. . .
20. 07. 95, четверг.
…Понимание пришло с годами, с моей полковничьей сединой. Во всяком случае, сейчас, когда кропаю эти строки, ни на йоту не сомневаюсь, что мое знакомство с Плисецкой сродни тому, как если бы вы, дорогой читатель, хорошо знали, общались, скажем, с Пушкиным в поэзии, Толстым в прозе, Моцартом в музыке, Паганини в её исполнительстве, Микеланджело в ваянии, Гойя в живописи, Наполеоном в военном деле, Марксом в экономике, а Лениным в революции. Такой ряд можно продолжать в направлении любой сферы человеческой деятельности без особого риска быть неправильно понятым.
28. 12. 95, четверг.
В чем тут была причина? Конечно, прежде всего, в игре, которая и есть «вся жизнь» и без которой даже Пушкин согласен был обречь себя на смерть.
30. 01. 96, вторник.
В минувшую субботу был день поминовения Александра Пушкина. Как всегда оригинально на смерть поэта откликнулась «Независимая». С критическими заметками под рубрикой «Реалии» выступил широко известный протоиерей Михаил Ардов. Приведя пушкинскую «Мадонну», пространно заключает: «Вот вам и плоды «высокого Ренессанса»! И в голову ему, кощун-нику, не идет, как тут хулится Пресвятая Богородица! А самый конец тем не менее великолепен: «Чистейшей прелести чистейший образец». Это звучит как невольно выр-вавшийся богословский приговор всему светскому искусству в его попытках изображать духовное.
Пушкин — поэзия его и судьба — вообще непостижимая нравственная загадка. Вот, например, одесский период. Опальный поэт напропалую волочится за графиней Воронцовой, ест, пьет в доме обманываемого мужа, намеревается погостить еще и в крымском его имении и при всем том сочиняет на графа колкие и двусмысленные эпиграммы. А русское образованное общество полтораста лет поэтом в подобной ситуации восхищается, ему же и сострадает, а Воронцова ругательски ругает.
Да что там образованное общество! Сколько христиан, да и каких христиан, даже святительским саном облеченных, Пушкина не только оправдывают, но и дифирамбы ему поют, едва ли акафисты не слагают. Причину этого откровенно высказал один из главных христианских «апологетов» Пушкина — Преосвященный Антоний (Храповицкий) в своем слоге перед панихидой о Пушкине, произнесенной еще в 1899 году: «Все литературные, философские и политические лагери стараются привлечь к себе имя Пушкина, С какой настойчивостью представители различных учений стараются найти в его сочинениях или, по крайней мере, в частных письмах какую-нибудь хотя маленькую оговорку в их пользу. Им кажется, что их убеждения, научные или общественные, сделаются как бы правдивее и убедительнее, если Пушкин хотя бы косвенно или случайно подтвердил их». (Архиепископ Антоний. Полн. собр. соч. Спб, 1911, т. 1, стр. 383).
*
Протоиерей Ардов не понимает главного: Бог, если он есть даже в той ипостаси, как её понимает священник, создал Пушкина Себе в утешение. Словно соревнуясь Сам с Собой, Он задался целью Сам Себя удивить и Ему это удалось. Но это слишком высокая или слишком глубокая истина, чтобы её понял высоко о себе мнящий священник из московской тусовки. И потом Пушкин тоже очень большой столп.
Тут же другое выступление Олега Дарка «Весёлое божество». Привожу окончание: «А был ли Пушкин? Можно утверждать только существование некоего раздражителя, возбудителя нашей фантазии. Но каким он был, мы не узнаем никогда. Зато Пушкин хорошо знал, что он будущий памятник.
Анна Ахматова заметила раздвоение автора в «Каменном госте»: Дон Гуан и его антипод-истукан. Но то же раздвоение и в «Медном всаднике», и в «Моцарте и Сальери» — та же медь (или камень). Внутренняя дуэль настойчиво заканчивается смертью: светлых, наивных, легких, а главное — подвижных. Тут всегда, скорее, следует говорить о самоубийстве. Пушкин смирился со своей приговоренностью. Позднее это назовут фатализмом и чувством истории. Обостренным религиозным зрением он различал выглядывающие, равнодушно и незаинтересованно, из каждого предмета силы, которые всем распоряжаются, а том числе Пушкиным. Впрочем, он для них тоже вполне безымянен. Пушкин в Пушкины, как говорилось, был выбран слепо. Его мир во всех направлениях пронизан таинственными силовыми испусканиями. Бесы и черти в рисунках и стихах — только уже готовые образы первобытной картины. В ней нет ничего утешительного. Откуда взялось представление о радостном пушкинском гении — загадка мифа. Пушкина светлого регулярно убивал темный Пушкин. Потому что бесполезно сопротивляться любой безымянности. Но противостояние ей включено в судьбу — Пушкина. В нем жил ужас перед осуществляющейся неподвижностью, он, может быть, только об этом писал. Поэтому он постоянно срывает свои памятники с пьедесталов, надгробий, спиц (в «Золотом петушке»). Они (он сам) хотя бы в его сюжетах обретали свободу».
Тяжесть, которую нёс на себе Пушкин (в нашем представлении очень короткую жизнь) была нечеловеческой – божественной. И жизнь потому очень длинной. У Пушкина иные измерения всего сущего. Мне представляется, что подобными терзаниями мучился и Иисус Христос. Только Он не умел, или не хотел, кто знает, как Пушкин ослаблять давление на Себя той невероятной тяжести своими непредсказуемыми поступками. А Пушкин умел.
5. 06. 96, среда.
5 июля 1723 года родился Адам Смит. Сразу вспоминаются две вещи. «Зато читал Адама Смита» — А. С. Пушкин. (Кстати, завтра «нашему всё» исполнится 187 лет). И анекдот. Профессор спрашивает студентку: «Назовите одного из основоположников политической экономии». Студентка сильно напрягаясь: «К-кажется. Смит…» — «Правильно. А как его звать? Ну, вспоминайте, первый мужчина, самый первый, ну!» — «К-кажется, Валера…».
15. 07. 96, понедельник.
Скажу даже больше: никто другой из русских классиков, включая Пушкина, Достоевского и Толстого, из признанных литераторов советского и постсоветского периода не имеет столь оглушительной мировой популярности, как Чехов. Почему так?
23. 08, 96, пятница.
Есть такой софистический пример глупых вопросов, не имеющих ответа. Один из них звучит так: может ли Господь бог сотворить огурец, который не в силах был бы понять? Как решаются подобные вопросы известно школьнику. Но в отношении Пушкина можно с уверенностью сказать: больше такого Бог создать не в силах.
*
27 августа родились актриса Фаина Раневская и Наталья Николаевна Гончарова-Пушкина-Ланская. Две женщины замкнуты на Пушкине каждая по-своему.
Вослед Цветаевой я не люблю Гончарову, уверен, что и она не любила поэта так, как он её. И не понимала, что судьба свела её с величайшим гением за всю историю человечества. Не дано было. Как раз за это я её не осуждаю. А вот за то, что свой «передок» или другую какую-то корысть поставила выше памяти о муже и вышла за Ланского, пусть и через семь лет после смерти мужа, — просто презираю. Ну да кому нужны мои соображения на сей счёт. Куда интереснее в этом смысле Раневская. Однажды она написала, что приснился ей Пушкин, идущий по Тверской со своей знаменитой пудовой палкой. А Раневская бежит за ним следом и кричит: «Александр Сергеевич!» Поэт поворачивается и говорит: «Как ты мне надоела со своей любовью, старя блядь».
Первая биография Пушкина вышла в свет в 1855 году. С тех пор о нём написано монбланы литературы у нас и за рубежом (хотя полной научной синтетической биографии о «нашем всём» нет до сего времени!). Но никто не привязал к себе гениального поэта так элегантно и красиво, как это сделала еврейка Раневская. Вот это я понимаю доказательство любви к гению!
29. 09. 96, воскресенье
Русские люди делятся на два лагеря: одни любят Толстого, другие – Достоевского. Но все при этом должны любить Пушкина, если они русские. В крайнем случае – Гоголя. К хохлам это не относится.
*
Пушкин – это то, что Природа позволяет себе раз в несколько тысяч лет.
14. 11. 96, четверг.
В ноябре две памятные даты, их сопоставление может показаться странным. Это 100-летие со дня смерти барона Жоржа Геккерена-Дантеса и 100-летие со дня рождения Эдуарда Багрицкого. Дантес умер 2 ноября 1895 года в Сульце (Эльзас), а на следующий день, 3 ноября, в Одессе родился мальчик Эдуард Дзюбин, позднее избравший фамилию Багрицкий. Став поэтом, Багрицкий напишет: «Я мстил за Пушкина под Перекопом, я Пушкина через Урал пронес. . . » И очень нежно о Натали: «Рассыпанные кудри Гончаровой и тихие медовые глаза».
19. 01. 97, воскресенье.
В этот день ровно 170 лет назад Анна Керн записала свои воспоминания о Пушкине: «Он приехал ко мне вечером и, усевшись на маленькой скамеечке (которая хранится у меня как святыня), написал на какой-то записке: «Я ехал к вам». Эту свою скамеечку Анна Керн возила с собой, когда уже старушкой ездила к друзьям. Вот бы так его любила Наталья Гончарова. А ведь АСП относился к Анне известно как: лишь во втором столбце своих избранниц упомянул. А другу Сергею Соболевскому что написал? «Безалаберный! Ты ничего не пишешь мне о 2100 р. , мною тебе должных, а пишешь мне о M-me Kern, которую с помощию божией я на днях уёб». И вместе с тем: «Я помню чудное мгновенье:/ Передо мной явилась ты, / Как мимолетное виденье, / Как гений чистой красоты». Так мог написать лишь гений…
Вообще удивительная вещь: Пушкин ведь определённо знал, что он – гений. Во всяком случае, уж точно не сомневался в том, что его посещает вдохновение – некие высшие, Провидением данные спорадические способности. Но называл их… дрянью! В чём тут дело? Почему, будучи первым в России интеллигентом и первым литературным интеллектуалом, вообще главным авторитетом отечественной словесности, которую сам же и формировал, он в то же самое время мог запросто явиться в свет одетым только в чехол? (Представители тогдашней элиты мужского пола носили обычно лосины из специального белого сукна. Чтобы они не так быстро пачкались, сверху надевался чехол из сети с крупными ячеями, величиной в медный пятак. Так вот Пушкин часто хаживал в общество только в этом чехле, сквозь который определённо просматривалось всё его внушительное, волосатое мужское достоинство). И что же, получается, что Александр Сергеевич, как тупой самец хвастался своими гениталиями? Всё что угодно, но только не этот бред. Так в чём же дело? Сдаётся мне, что «наше всё» агрессивным эпатажем окружающих просто «стравливал» излишнее напряжение от своей непостижимой гениальности, как в паровом котле стравливают избыточный пар. Задиристостью и колючестью, бравадой и эскападами, даже порой откровенным бретёрством, Александр Сергеевич всего лишь восстанавливал нормальный ход вещей, приземлял себя к остальным, становился таким, как все.
23. 01. 97, четверг.
В «Независимой» выступил Александр Мелихов «Могущ, глубок и мрачен». Это строка из Пушкина, если мне не изменяет память.
29. 01. 97, среда.
110 лет назад именно в этот день исполнилось 50 лет со дня смерти Пушкина – истёк срок прав наследников на его тексты. За полвека было издано примерно 600 тысяч экземпляров его сочинений (чуть более 10 тысяч в год). Книги стоили не меньше 10 рублей, то есть были не слишком доступны. В 1887 году вышло сразу 163 пушкинских издания общим тиражом почти 1, 5 миллиона. Только Флорентин Павленков издал пять недорогих собраний сочинений. Но первым на книжный рынок ворвался Алексей Суворин. Широкая рекламная камлания убедила публику, что только у него выйдет сверхдешевое издание — десятитомник за полтора рубля! Далее цитата из суворинской газету «Новое время» от 31 января: «Еще до открытия магазина стояла толпа, как она стояла до того только у театральных касс в дни чрезвычайных представлений. Магазин был битком набит, была давка и смятение. Приказчики и артельщики сбились с ног; некоторые из публики влезли на столы, забрались на прилавки, сами хватали сдачу. К 11 часам магазин представлял картину разрушения. В углах, за прилавками были беспорядочно нагромождены груды разорванных, запачканных, истоптанных ногами различных книг, которых не успели вовремя прибрать с прилавка, разбита мебель и повержена на пол, конторка с кассой опрокинута, конторские книги измяты и растоптаны. Слова убеждений не действовали. К этому часу г. обер-полицмейстер прислал полицию, магазин был закрыт, и публику стали пускать в очередь. Покупатели входили уже с заранее сжатыми в кулаке деньгами. Их прямо сдавали в карманы артельщиков, брали, что нужно, и уходили, пробираясь через толпу».
В первый день было продано 6 тысяч экземпляров в Петербурге, несколько тысяч в Москве, Харькове, Одессе и других городах. На следующий день — еще 10 тысяч. Барышники перепродавали десятитомник за 2 рубля 50 копеек. «Такого успеха не имела ни одна книга на Руси со времен существования книжной торговли», — замечал журнал «Наблюдатель». Успешно начатое дело кончилось бесславно: Суворин рассорился и с Литературным фондом, и с книгопродавцами, которым не захотел дать издание на комиссию — через полтора года на складах лежало более трети тиража. Но Суворин добился главного — его имя прочно связалось с одной из самых громких побед русского книгоиздания».
Кстати: день смерти Пушкина приходится на день рождения Василия Жуковского и Бориса Пастернака.

Михаил Захарчук