Пушкин Александр Сергеевич: 200 лет назад родился самый выдающийся поэт, когда-либо живший на планете, наше «всё»

Часть третья «Пушкин – моё всё»
Сегодня – день рождения Пушкина. Прекрасный повод вспомнить нашего гения. Отставить. Посыл неверный. Пушкина я помню с тех пор, как помню себя. Никто не занял в моей жизни большего места, чем «наше всё». Моё он тоже всё. Это не бахвальство. Лет пятнадцать я никогда не начинаю предложения с местоимения «Я». И лет двадцать не вру даже по мелочи. Так что с Пушкиным всё верно. Что видно из моей книги «Через Миллениум или 20 лет на излёте тысячелетий».
11. 02. 97, вторник.
Декабрь 1846 года. Гоголь ещё не знает, что «Современник» уже перешел от Плетнева к Некрасову и Панаеву. Но какова поразительно жёсткая самооценка! Никогда не думал, что «слегка чокнутый» писатель способен на такую безапелляционную самокритику. И всё-таки не могу разделить слов, высказанных однажды в Доме актёров имени Яблочкиной Роланом Быковым: «Пушкин – это голубое небо над головой. Гоголь – это космос». Мне не доставляют эстетического наслаждения рефлексии слегка помутнённого разума, свихнутого пусть даже и на религиозной основе, все эти «босховские видения» в литературе человека, который понятия не имел, как мужик может и должен овладевать женщиной. Он дрочил на собственные рукописи и на них же кончал. Понятно, что онанизм – высшая и окончательная форма самообладания. Сам к ней многажды прибегал. Но полагать это нормой не могу. А Пушкин был столь же гениален, сколь и здоров физически, нравственно. Он, в отсутствие вдохновения брал мир глубочайшей мудростью, равной которой я не знаю в отечественной литературе. Гоголь своими претенциозными «Выбранными местами из переписки с друзьями» больше навредил и себе, и литературе, и истории. Он учит: «Чем может быть жена для мужа в простом домашнем быту, при нынешнем порядке вещей в России»! Человек, вообще не знавшей женщины, как таковой, не входивший в её «изумрудную пещеру своим нефритовым стержнем», как любили выражаться древние китайцы. Что это, как не помутнение рассудка. Николай Васильевич совершенно не знал жизни, поэтому и писал в основном о каких-то причудливых тараканах, виях и вурдалаках.
Поэтому отставляю Гоголя и берусь вновь за Пушкина в очень прицельной форме. Намедни по случаю приобрёл в букинистическом магазине на Арбате однотомник «А. С. Пушкин о литературе», издательство «Художественная литература», 1962 г. Тираж 18 тысяч экземпляров. Редкость потрясающая. И сразу встретилось удивительное суждение гения на все времена: «Точность и краткость – вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей – без них блестящие выражения ни к чему не служат; стихи дело другое (впрочем, в них не мешало бы нашим поэтам иметь сумму идей гораздо позначительнее, чем у них обыкновенно водится. С воспоминаниями о протекшей юности литература наша далеко вперёд не продвинется».
Пушкину всего-то 23 года. А не мысль – бриллиант на все времена и до скончания веку для каждого, кто берётся за перо.
«На сей вопрос Ламартина («Где хорошо, там и Отечество» — М. З. ) отвечаю: я пел, как булочник печёт, портной шьёт, Козлов пишет, а лекарь морит, — за деньги, за деньги, за деньги – таков я в наготе своего цинизма… Я пишу для себя, а печатаю для денег, а ничуть для улыбки прекрасного пола».
«Не надобен тут ум, потребна только жопа». Правда, составитель Н. В. Богословский вместо «жопы» даёт одиночные скобки и три тирёшки – академическая стыдливость советских литераторов.
*
«Толпа жадно читает исповеди, записки etc. , потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе. — Писать свои Mémoires заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. (Выделено мной). Но трудно. Не лгать — можно; быть искренним — невозможность физическая. Перо иногда остановится, как с разбега перед пропастью — на том, что посторонний прочел бы равнодушно. Презирать — braver — суд людей не трудно; презирать суд собственный невозможно».
*
Меня аж слеза прошибла, когда я всё это пережевал и осмыслил!
*
«Повторенное острое слово становится глупостью. Как можно переводить эпиграммы? Разумею не антологические, в которых развертывается поэтическая прелесть, не маротическую, в которой сжимается живой рассказ, но ту, которую Буало определяет словами: Un bon mot de deux rimes orne. (Острое слово, украшенное двумя рифмами).
*
Пушкина в мире не знают и не ценят. Редко кто даже понимает, что выше этого творца Тот Творец никого не создал. Всё потому, что не было, нет и не будет никогда равного ему переводчика на любой язык мира. Какие глыбы: Данте, Сервантес, Шекспир. Однако у нас многие переводчики великолепно справлялись с творчеством этих корифеев. С Пушкиным справиться никому невозможно в принципе.
*
«Есть шутки грубые, сцены простонародные. — Хорошо, если поэт может их избежать, — поэту не должно быть площадным из доброй воли, — если же нет, то ему нет нужды стараться заменять их чем-нибудь иным».
А вне поэзии не возбраняется.
*
«Один из французских публицистов остроумным софизмом захотел доказать безрассудность цензуры. Если, говорит он, способность говорить была бы новейшим изобретением, то нет сомнения, что правительства не замедлили б установить цензуру и на язык; издали бы известные правила, и два человека, чтоб поговорить между собою о погоде, должны были бы получить предварительное на то позволение.
Конечно: если бы слово не было общей принадлежностию всего человеческого рода, а только миллионной части оного, — то правительства необходимо должны были бы ограничить законами права мощного сословия людей говорящих. Но грамота не есть естественная способность, дарованная богом всему человечеству, как язык или зрение. Человек безграмотный не есть урод и не находится вне вечных законов природы. И между грамотеями не все равно обладают возможностию и самою способностию писать книги или журнальные статьи. Печатный лист обходится около 35 рублей; бумага также чего-нибудь да стоит. Следственно, печать доступна не всякому. (Не говорю уже о таланте etc. ) Писатели во всех странах мира суть класс самый малочисленный изо всего народонаселения. Очевидно, что аристокрация самая мощная, самая опасная — есть аристокрация людей, которые на целые поколения, на целые столетия налагают свой образ мыслей, свои страсти, свои предрассудки. Что значит аристокрация породы и богатства в сравнении с аристокрацией пишущих талантов? Никакое богатство не может перекупить влияние обнародованной мысли. Никакая власть, никакое правление не может устоять противу всеразрушительного действия типографического снаряда. Уважайте класс писателей, но не допускайте же его овладеть вами совершенно.
Мысль! великое слово! Что же и составляет величие человека, как не мысль? Да будет же она свободна, как должен быть свободен человек: в пределах закона, при полном соблюдении условий, налагаемых обществом.
«Мы в том и не спорим, — говорят противники цензуры. — Но книги, как и граждане, ответствуют за себя. Есть законы для тех и для других. К чему же предварительная цензура? Пускай книга сначала выйдет из типографии, и тогда, если найдете ее преступною, вы можете ее ловить, хватать и казнить, а сочинителя или издателя присудить к заключению и к положенному штрафу».
Но мысль уже стала гражданином, уже ответствует за себя, как скоро она родилась и выразилась. Разве речь и рукопись не подлежат закону? Всякое правительство вправе не позволять проповедовать на площадях, что кому в голову придет, и может остановить раздачу рукописи, хотя строки оной начертаны пером, а не тиснуты станком типографическим. Закон не только наказывает, но и предупреждает. Это даже его благодетельная сторона.
Действие человека мгновенно и одно (isolé); действие книги множественно и повсеместно. Законы противу злоупотреблений книгопечатания не достигают цели закона: не предупреждают зла, редко его пресекая. Одна цензура может исполнить то и другое».
Удивляюсь, почему этот гимн цензуре никогда не использовала изворотливая советская идеология и пропаганда? Она просто делала вид, что цензуры не существует вообще. Поразительное скудоумие! Отказаться от помощи гения!
А «всеразрушительного действия типографического снаряда»! Никто в мире так точно не сказал о роли и весе печатного слова!
*
Вся разница между Украиной и Россией видна не только на их размерах, но больше всего на литературах. Моя родина с Тарасом Шевченко – это ЦПШ (церковно-приходская школа). Россия с Пушкиным – университет.
*
Читая пушкинскую хрестоматию о литературе, я вдруг с удивлением обнаружил, что поэт не помнил своих стихов. Имея фантастическую память! Даже самые посредственные поэты обычно запоминают навсегда ими сочинённое. А тут Пушкин пишет Вяземскому, что не помнит, как он там написал, пусть князь сообщит. Поразмышляв, я понял, в чём тут дело. Многие поэтические строки рождались у Александра Сергеевича по «велению Свыше». Он даже был не властен над тем «велением». Грубо говоря, вдохновение с памятью человеческой не дружит.
*
Мы всё знаем о великих заслугах перед Отечеством Петра 1. Но есть у этого венценосного человека ещё один подвиг перед своим народом. Выдающийся подвиг. До сих пор нами не осмысленный. Царь дал нам Пушкина! Ведь Пётр Алексеевич мог бы по примеру всех европейских монарших особ запросто рассматривать арапчонка всего лишь, как обезьянку при дворе. И тот бы сгинул в придворной вонючей пучине. Однако император сделал Ганнибала своим родственником, человеком высшего света, аристократом. И Петрович не затерялся в истории. И его правнук стал солнцем русской поэзии. Мне следует написать об этом всенепременно.
14. 07. 97, понедельник.
Пушкина не цитирую, потому как ни одной неизвестной мне строки его в сборнике не нашёл. Редко когда я что-то пишу с такой гордостью, как сие признание. И ещё добавлю, чтоб два раза не вставать: Лермонтова, как и Пушкина знаю почти всего.
*
Пушкин в эпиграмме о графе Аракчееве отказал последнему во всём: «без ума, без чувств, без чести». Меж тем, у трёх российских государей – Павла 1, Александра 1 и Николая 1 – Алексей Андреевич был, как мы теперь говорим, правой рукой. Отсюда одно из двух: либо все три царя ошибались, либо ошибся один Пушкин.
28. 08. 97, четверг.
Несомненно лишь то, что Лев Николаевич женился в достаточно зрелом по тем временам возрасте, в 34 года. Пушкин полагал это уже глубоко старческим возрастом. У гения было своё летоисчисление…
21. 09. 97, воскресенье.
И уж заодно покончил с первым томом «Анны Карениной», после 70-й страницы прочитанным, без преувеличения, на сплошном подъёме. Граф не Пушкин. Он занимательностью никогда себя не утруждал. Ему даже в голову никогда не могло прийти, что кто-то посмеет отложить в сторону его творение по причине элементарной «занудной тягомотности». А гений Пушкина прекрасно понимал: внимание читателя надо держать умело, как канареечку в руке. И крепко, и аккуратно. К тому же у Пушкина наблюдается божественная отточенность мысли и фразы. Толстой сплошь и рядом рассуждает по-барски неряшливо. Говорю же: ему было наплевать на чьё-то мнение о его гениальных мыслях.
6. 01. 98, вторник.
Умер Свиридов Георгий Васильевич – выдающийся советский и российский композитор. Его музыкальные иллюстрации к повести Александра Пушкина «Метель», на мой взгляд, гениальны. Во всяком случае, написаны на уровне пушкинского гения. До Пушкина дотянулся и Чайковский. Но не везде. У Свиридова все четыре вещи – безупречно пушкинские.
4. 04. 98, пятница.
В «Экспресс-газете» — «Музы поэта» к 100-летию Сергея Есенина. Лидия Кашина, Зинаида Райх, Айседора Дункан, Августа Миклашевская, Галина Бениславская, Шаганэ Тальян. Маловато будет для такого крупного поэта. У меня во множество раз больше. А память Пушкина даже неловко тревожить по этому поводу.
3. 05. 98, воскресенье.
Вот потому-то и скучно плавать по океану Гончарова. Пушкин бы всё, что написано Иваном Александровичем, уместил в одной книге.
Лишь Пушкин поразительно, фантастически, невероятно лапидарен. Маленькая «Метель», а конфликт в ней — другой бы Гончаров на большой роман натянул.
Из Белинского, что задело: «Русская поэзия – пересадок, а не туземный плод». «Россия по преимуществу – страна будущего». «В поэзии Пушкин есть небо, но им всегда проникнута земля». «Прочтите «Жениха», «Утопленника», «Бесов» и «Зимний вечер», — и вы удивитесь, увидя, какой очаровательный мир поэзии умел вызвать поэт своим волшебным жезлом из таких скудных стихий. . . Эти пьесы в тысячу раз лучше его же так называемых сказок, этих уродливых искажений и без того уродливой поэзии. . . но о них речь впереди. И если таких пьес, как «Жених», «Утопленник», «Бесы» и «Зимний вечер», у Пушкина не много, в этом, конечно, виновата ограниченность и бедность сферы нашей народной поэзии. Но Пушкин умел извлечь из нее дивную поэму, наполовину фантастическую, наполовину фактически положительную и в обоих случаях удивительно верную поэтически действительности русской жизни.
1. 07. 98, вторник.
Пушкинский «Памятник» — вольный перевод Горация: «Я воздвиг себе монумент превыше пирамид и крепче меди!» Но Гораций этот образ почерпнул у древних греков. А у кого они – неизвестно
«Ты, детскую качая колыбель, / Мой юный слух напевами пленила/ И меж пелён оставила свирель, / Которую сама заворожила». Это Пушкин о своей няне Арине Родионовне. Запомним её фамилию – Яковлева. По инициативе писателя-сатирика Михаила Задорнова ей установлен памятник в Калужской области под Боровском. Кстати, пишу я эти строки ровно через 170 лет со дня смерти великой крепостной крестьянки. А весной этого года исполнилось 240 лет со дня её рождения.
*
Ничто не манит сильнее смерти. Пушкина она притягивала как магнит железку.
*
7. 09. 98, понедельник.
Умер Ролан Быков, советский актёр и кинорежиссёр. Дважды я с ним встречался. Была мысль сделать добротное интервью. Когда-то мне пушкиновед Непомнящий сказал, что лучше Быкова никто и никогда не сыграл Пушкина. И в это веришь. Как он сыграл Ефима Магазанника в фильме «Комиссар». А Чебакова в «Женитьбе Бальзаминова». Но когда Ролан Антонович на голубом глазу впаривал нам, что он нашёл Кристину Орбакайте для своего чучела, перебрав 5 (пять!) тысяч девочек (я уже, кажись писал об этом), всё желание общаться с этим лукавым фарисеем, оседлавшим детскую кинотематику у меня исчезло. И потом его утверждение на одном из вечеров после премьеры собственного фильма «Нос»: «Пушкин – синее небо, Гоголь – космос». Гоголь был больной человек. А Пушкин удивительно здоровый. Поэтому у первого – чаще клинические рефлексии. У второго – высшая форма творчества, на которую только способен человек. А рефлексии мне неинтересны.
Земля всё равно Быкову (Храпиновичу) пусть будет пухом.
22. 10. 98 четверг.
И – никакого антисемитизма. Которого у Дорониной действительно нет и в помине. Она просто не могла не поставить про Есенина – самого русского из всех русских поэтов, после Пушкина.
*
Прекрасное должно быть величаво. Редчайший случай, когда Пушкина можно «усечь» для лапидарности: прекрасное должно быть.
3. 01. 99, воскресенье.
Из «Новой газеты» — «Самогонный аппарат русского языка». По уму бы всё, что сказал Фазиль Искандер о нашем «всём» и переписать. Если бы не лень. Перепишу в дневник только главное.
«Пушкин гениален не только в том, что он написал, но даже в том, чего не написал. Он гениален в том, что сюжет «Ревизора» и «Мертвых душ» отдал именно Гоголю. Скажем прямо — так Пушкин об этом не мог бы написать, здесь Гоголь был сильнее. И Пушкин это понял. Но какая интуиция, какая общенациональная литературная стратегия! И сам Гоголь ничего лучшего не написал, чем эти вещи. Такое впечатление, что Гоголь, обожествлявший Пушкина, сделал все, чтобы доказать Пушкину, что он был достоин его доверия. Мне думается, трагедия Гоголя со второй частью «Мертвых душ» связана с тем, что Пушкина уже не было. Только великий авторитет Пушкина мог спасти Гоголя. Пушкин мог бы ему сказать: «Я тебе не давал замысел на второй том «Мертвых душ». Ты все прекрасно написал, и больше этого не надо касаться. Иначе можно сойти с ума. Но, увы, Пушкина уже не было, а Гоголь сам не догадался, что замысел исчерпан. Его занесло на птице-тройке и уже чуть-чуть в первой части заносило.
Еще при жизни Пушкина Гоголь писал, что Пушкин — это русский человек в полном развитии, каким он явится на свет через двести лет. Ждать осталось недолго. Как раз к новым выборам нового президента. Надо бы этого русского человека в полном развитии, и выбрать в президенты по рекомендации Гоголя. Но что-то его не видно. Или погорячился Гоголь, или со свойственной ему чертовщинкой подсунет нам нового Чичикова, который окончательно приватизирует новые мертвые души. Но шутки в сторону. При всем том, что Пушкин не явился на голом месте, величайший скачок поэзии с появлением Пушкина есть необъяснимое чудо. При необыкновенном богатстве русской поэзии это чудо больше не повторилось. И нет ли в творениях Пушкина высшего знака для нас?»
А сверху над этой публикацией – маленькое акрамовское: «Антисаммит». Тоже соображает в русском зыке, хоть и чурка. Временами обижается на меня за это прозвище. Но я же за «хохла» не обижаюсь. Только второе прозвище всё менее обидное, чем первое.
*
Петроний сказал: «У другого ты видишь вошь, у себя клеща не замечаешь». Пушкин гениально перефразировал: «Молчи ж, кума: и ты, как я, грешна, / А всякого словами разобидишь; / В чужой пиз…е соломинку ты видишь, / А у себя не видишь и бревна».
*
У всех, без исключения, гениальных поэтов был тяжелый, порой невыносимый нрав. Пушкин, Лермонтов, Байрон, Фет, Маяковский, Мандельштам… Отсюда вывод: поэзия нуждается в дурном, как пища нуждается в соли.
*
Ясно, Андрей Синявский утверждал себя и Абрамом Терцем, и хамским смехом над Пушкиным. Больше за душой у этого человека ничего и не было.
6. 06. 99, понедельник.
200 лет назад родился самый выдающийся поэт, когда-либо живший на планете, наше «всё» — Александр Сергеевич Пушкин. Этот большущий юбилей отмечался широко. Подготовка к нему началась ещё в конце прошлого года. Мероприятий прошло уйма. Их я не отслеживал, разумеется. Но знаю, что некоторые на полном серьёзе возмущались: «Уже тошнит от этого Пушкина». «Этого», в «этой стране», «этот совок» — так пренебрежительно отзываются отдельные отморозки об Отчизне и её главных ценностях – народе и Пушкине. В мире его знают слабо. Причина одна, главная и определяющая: никто никогда не сумеет даже встать рядом с этим невероятным титаном слова. Гомер тоже великий сочинитель. Но лишь потому, что адекватно переведён на все основные языки мира. Шекспир, Данте, Мольер, Сервантес, Навои, все саги Индии и европейского Севера, другие выдающиеся писатели человечества нам хорошо известны. Во-первых, потому что школа русского перевода самая сильная в мире. Во-вторых, если, скажем, Пастернак переводил Шекспира, то это всего лишь два равных по мощности творца. Равного Пушкину не было (и это знали многие его современники), нет (и об этом известно всем ныне живущим) и не будет просто потому, что музыка, литература, живопись, архитектура, вообще вся культура постепенно уничтожается новоделами, андеграундом – немощным, но злым и корыстолюбивым. Словом, Природа больше Пушкина никогда не создаст.
Сам я отметил большую дату личными выписками из 10-томного собрания сочинений АСП. Из перлов перлы я извлёк (неплохо сказано):
Быть может, в Лете не потонет строфа, слагаемая мной.
Беда стране, где раб и льстец/ Одни приближены к престолу.
Нет ни в чём вам благодати, / С счастием у вас разлад.
Семейным сходством будь же горд.
Святое смерти пепелище. Напрасно видишь тут ошибку.
И чье-нибудь он сердце тронет.
За дело, с Богом!
Ночной Зефир струит эфир.
Всегда готов отметить разность.
Там, там, под сению кулис.
Смеялся Лидов, их сосед, помещик 23 лет.
В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань.
Веленью Божию, о муза, будь послушна, обиды не страшась, не требуя венца, хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца.
О люди! Жалкий род, достойный слез и смеха!/ Жрецы минутного, поклонники успеха!/ Как часто мимо вас проходит человек, над кем ругается слепой и буйный век, / но чей высокий лик в грядущем поколенье поэта приведет в восторг и в умиленье!
Нет правды на земле, но правды нет и выше.
Вдохновение — это умение приводить себя в рабочее состояние.
Я презираю свое Отечество с головы до ног, но если с этим соглашаются иностранцы, мне становится очень обидно.
Плывёт корабль, как лебедь громовержец.
Над Сербией смилуйся ты, Боже!
Кто ей народ? И что их сила, и кто им вождь…
Иных уж нет, а те далече.
Везде неправедная власть.
Но ни один земли безвестный край защитить нас от дьявола не может.
Свободный труд и сладкий мир.
Игралища таинственной игры.
Ступайте к нам: вас Русь зовёт.
Он некрасив, но вид его приятен.
Булат потеха молодца.
Своих людей у нас довольно ратных.
Блажен, кто смолоду был молод.
Зовут заманчивые волны.
Твой луч осеребрил.
Так вот, где таилась погибель моя.
День веселья, верь, настанет.
Все флаги в гости будут к нам.
Бог помочь вам, друзья мои.
Единый пламень их волнует.
То академик, то герой, то мореплаватель, то плотник.
От царскосельских лип до башен Гибралтара.
Гипсу ты мысли даешь, мрамор послушен тебе.
Здесь и добрым людям нынче прохода нет.
Они родня по вдохновенью.
Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие.
И может быть на мой закат печальный блеснёт любовь улыбкою прощальной.
Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей.
И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет.
Еще одно последнее сказанье, и летопись окончена моя.
Да ведают потомки православных/ Земли родной минувшую судьбу.
Врагов имеет в мире всяк, но от друзей спаси нас, боже!
Все женщины прелестны, а красоту им придает любовь мужчин.
Всяк суетится, лжет за двух, и всюду меркантильный дух.
Быть славным — хорошо, спокойным — лучше вдвое.
Презирать суд людей нетрудно, презирать суд собственный — невозможно.
Мысль! Великое слово! Что же и составляет величие человека, как не мысль?
Нисколько не сомневаюсь: начну читать Пукшкина снова и другие жемчужины в нём обнаружу. Неисчерпаем и бездонен наш великий гений.
3. 10. 99, воскресенье.
Мир не понимает двух русских. Пушкина недооценивает, потому что нельзя ему найти адекватного переводчика. И Горбачёва. Потому что безо всякого переводчика все эту сволочь переоценивают.

Михаил Захарчук