Военный журналист Михаил Захарчук: три события 1980 года остались в моей памяти навсегда — смерть Высоцкого, Олимпиада и окончание Военно-политической академии имени В.И.Ленина.

1980 год остался моей памяти тремя событиями: смертью Высоцкого, Олимпиадой и окончанием Военно-политической академии имени В. И. Ленина. В эти дни исполняется сорок лет с той далёкой поры. Мы были третьим набором редакторского отделения при военно-педагогическом факультете. Командовал нами полковник Анатолий Григорьевич Утыльев – педагог по призванию, глубокий и славный человек по рождению, воспитанию и по службе. Более точной кандидатуры на предводительство вечно разболтанным, высокоосебемнящем контингентом военных журналистов представить было сложно. Мудр и терпелив, он умел всегда вникнуть и понять другого – лучшие качества во все времена для любого педагога, в погонах он или без. Не зря же мы звали его «Папой». Сидим на партбюро. Утыльев: «Вот что, друзья мои, предлагаю запустить на новый виток партийного влияния слушателя Халтурина». Кто-то с места и в сердцах: «Да сколько же можно возиться с этим разгильдяем? Гнать его надо в три шеи!» — «Гнать даже в одну шею – значило бы расписаться в собственном бессилии. У нас воинский коллектив или филармоническое собрание? Будем работать с Халтуриным. Повторяю: отправим его на новый виток партийного влияния, пока не вправим ему мозги на место. Не такой уж он и потерянный парень. У кого есть другие предложения? Других предложений нет. И быть не должно».
За пару месяцев до окончания академии вдруг предлагает: «Есть возможность распределить тебя в Группу советских войск в Германии. — Так меня же «Красная звезда» берёт. — Да никуда та «Звезда» от тебя не денется. А в ГСВГ хоть немного материально и экономически окрепнешь, на ноги встанешь». Даже сейчас пишу эти строки и взор мой слегка туманится, а тогда чуть не заплакал от нахлынувших чувств признательности. Ведь за рубеж все мои однокашники мечтали попасть, как в райские кущи и наверняка просили о том командира. А я не просил, но мне он предложил!»

Нынче бывшая политическая академия — просто военный университет, где учатся выпускники школ. Несколько лет назад меня пригласили выступить перед журналистами старшекурсниками на тему жанра мне очень близкого — интервью. Видит Бог, я старался поделиться с парнями, чем мог. Даже спел им куплет из «Кавалергарды, век не долог». Думал поинтереснее сделать заезд к рассказу о том, каким неожиданным способом взял в свое время интервью у Булата Шалвовича Окуджавы. И что-то меня дернуло после вокала-экспромта поинтересоваться: «Ребята, а вы хоть знаете, кто такой Окуджава?» В это трудно поверить, но из двух десятков курсантов, без пяти минут выпускников, никто не ответил утвердительно. Да, времена, времена… Хотя, может быть, я излишне драматизирую ситуацию; возможно, не знать, кто такой Окуджава не есть такой уж большой грех?

В мои годы ВПА слыла «кузницей высших политических кадров», поступить в которую мог только децист — каждый десятый офицер. На 9 факультетах 24 кафедры готовили высокообразованных комиссаров для Армии и Флота. Согласитесь, факт звучащий. Кроме того, в советской армии практически исключалось продвижение офицеров по служебной карьере без академического образования, что, на мой взгляд, было не самым худшим изобретением тоталитарного строя, который если в чем и преуспевал, так это в подготовке собственных кадров среднего звена. В высших эшелонах уже допускались сбои, в конечном итоге и приведшие к краху системы. Но это — разговор особый.
Считалось, да так оно, наверное, и было, что в ВПА должны приниматься лучшие из лучших офицеров. Однако в жизни случались всякие, порой и курьёзные исключения. Одним из них был Витя Андрусов – парень с небогатым, если не сказать примитивным уровнем развития. Когда Утыльев спорадически пытался меня образумить на тему моего «усиления внимания к учебному процессу», я вежливо парировал: «Анатолий Григорьевич, пока у нас учится Вася Гнилов (такую кликуху дал Андрусову наш курсовой поэт Юрий Отёкин) – я у вас – профессор, член-корреспондент АН и прошу меня больше наукой не грузить. Её я грызу ровно столько, сколько считаю нужным» — «Да, но ты мог бы тянуть и на красный диплом», — примирительно закруглял дискуссию начальник.

В своей книге «Встречная полоса» я в шутливом, временами даже в ерническом ключе описал причудливые похождения нашего «академика-тормоза» Васи Гнилова. Описал весело и правдиво, безо всякой злости, без желания уесть или унизить однокашника, которому Отёкин посвятил такие строки: «Ентой ночью стало мне неловко-/ Я на двор сходить никак не мог/ Поднялось давление в головке/ От моих давно не мытых ног. / Я разбил тарелок на червонец, / Из макушки вырвал шерсти клок, / Все таблетки принял от бессонниц/ И уснул, свалившись на порог. / Снилось мне: десятки баб потливых/ до кровей из-за меня дрались. . . / Я проснулся липкий и сопливый/ И хотел начать сначала жизнь. . . / Путь безгрешный мне б начать отсюда, / Но судьбу проклятую кляня. / Вспомнил вдруг: еще не вся посуда/ Перебита в кухне у меня!»
Но товарищ на меня кровно обиделся. Некоторое время рассылал в разные ресурсы неуклюжие, безграмотные, но очень ядовитые пасквили на «вражину Захарчука». Дурачок, чего на правду-то, какой бы она ни была неприятной, так зло обижаться? Ведь это же факт, что Витя — единственный выпускник ВПА, наверное, за всю её историю, уволившийся из армии в звании майора. Конечно, не звёздочки на погонах определяют ценность офицера. Но ведь и то правда, что чьё-то место парень все три года обучения занимал не по праву. Только это, повторяю, исключение. Все остальные мои однокашники по редакторскому отделению в высшей степени достойно зарекомендовали себя на трудной и каменистой ниве военной журналистики.

Уже упоминаемый Юрий Петрович Отёкин, большой мой друг по жизни, человек редчайшей скромности и порядочности, волосатый и одновременно лысый, дослужился до ответственного редактора старейшей морской газеты «Боевая вахта» Тихоокеанского флота. После тридцати пяти лет скитаний по миру капитаном 1 ранга запаса вернулся в свою родную Владимирскую область, и мы теперь с ним соседи. Юрка всем нам на курсе писал чудные мадригальные стихи, а ночами, втихаря, оказывается, кропал строки для души собственной, которая у него большая, как у теленка. Издал их лишь после того, как уволился с должности ответственного редактора газеты «Боевая вахта» Тихоокеанского флота. Определённо, раньше совесть парню не позволяла это сделать, чтобы не упрекнули в использовании служебного положения.
На первой фотографии, сделанной перед самым выпуском из академии, одесную меня стоит Юрка Отёкин, ошую – Володя Верховод. Оба моих друга. Однажды они схлестнулись на правописании слова «фальшь». Вечный спорщик и человек с очень непростым характером Верховод, выпрыгивая из штанов, утверждал, что в этом слове – лишь один мягкий знак. А Отёкин спокойно парировал: «Два, Володя, два». И в итоге выиграл бутылку коньяку. По выпуску они оба попали в «Боевую вахту». Став ответственным редактором газеты, Отёкин, спустя какое-то время добился назначения Верховода своим заместителем. Хотя очень и очень многие были против…
Юрке сейчас, знаю определённо, трудно живётся: болячки всякие и вообще. Но ведомо мне и то, что он, как всегда, не теряет жизненного оптимизм, той своей врождённой, нутряной мудрости, которой никакие годы не прибавят и никакие болячки не убавят.
А капитан 1 ранга в отставке Владимир Верховод умер пару месяцев назад…
Полковник запаса Александр Ермилов тихий и незаметный по жизни человек, никогда и не в чем даже не пытавшийся выйти в лидеры. Однако среди нас пользовался авторитетом крепким и неизменным. За свою порядочность. Когда мы организовали на своем курсе «группу Ягорков» — смешливое братство слушателей – приняли Сашку в неё безоговорочно. Мы с женой Татьяной долгое время дружили с Ермиловыми семьями. В последнее время как-то отдалились от них. Хотя по уму следовало бы наоборот еще теснее сблизиться с этими добрыми и щедрыми людьми, которых так жестоко наказала судьба. Трагически и нелепо, как это обычно бывает, погиб их единственный сын Алексей. А я-то его знавал с пеленок…
Владимир Павлов — из породы вечных отличников. С красным дипломом закончил вместе со мной ЛВВПУ, потом мы три года учились в ВПА. После неё Володя уехал на Дальний Восток. Вернулся оттуда и возглавил в академии кафедру журналистики.

…Почему-то всплыло в памяти. Приехав впервые в Сибирский военный округ, я вдруг вспомнил, что в этих краях живут родители Володи Павлова. Просто село его носило красивое название Тальменка, почему и в мозгу засело. Спрашиваю постоянного корреспондента по округу Анатолия Юрикна: далеко ли это село от Новосибирска? Да километров 600-700 отвечает. А слабо, интересуюсь, дать мне твою служебную машину, чтобы я проведал на ней родителей друга. А отчего бы и нет, ответил добрый Савельевич. И я поехал. Расчувствовавшиеся старики не знали куда меня посадить. И мне было так приятно, как будто своих родителей проведал. Нет уже и полковника в отставке Володи Павлова.
Двойной мой тезка Земсков (по аббревиатурам мы полностью совпадали: МАЗ он и МАЗ я) — человек исключительного, просто невероятного трудолюбия. Обучаясь в университете, он стал вместе с женой мастерами спорта и чемпионами СССР по акробатике. Послужив в окружной газете, поступил в академию. По каждому предмету готовил подробные шпаргалки, практически переписывая на стандартные листы бумаги весь учебник. И за все время учебы ни разу не был пойман на списывании. После академии работал в журнале «Коммунист Вооруженных Сил», в главном управлении кадров МО СССР, где очень понравился генералу Д. Т. Язову, которому служил верой и правдой не только как спичрайтер, но и как обыкновенный денщик. То есть, при необходимости, Мишка даже пришпандоривал к полководческому мундиру нужные нашивки. Да и просто был на побегушках. Став министром обороны, Язов прихватил с собой ушлого и безотказного паренька, который вдобавок еще умел писать трескучие советские тексты. За что министр дал ему досаафовскую газету «Советский патриот». Земсков переименовал её просто в «Патриот». Заделался жутким оппозиционером, членом всевозможных коммунистических фронтов и политсоветов. Перманентно ссорился и мирится с Геннадием Зюгановым, был первым другом покойного Ким Ир Сена, дружил с Ким Чен Иром.
Увы, но «Патриот» приказал долго жить. Не в чести сейчас у нас такие издания…
Анатолий Федорович Гара был самым близким и верным моим другом. Шебутной, никогда, даже под капельницей не унывающий (а я его и таким видел), он все три командовал в академии в нашим редакторским отделением. Когда я вынужденно сошел с адъюнктской дистанции, Толя столь же вынужденно на нее ступил. Потом лет пятнадцать преподавал на кафедре журналистики. Уволившись в запас полковником, стал начальником пресс-центра налоговой полиции, потом перешёл на такую же должность в Управление судебных приставов московской области. А я был у него Председателем общественного совета. С Толей я выпил добрую цистерну водки и только в закуси содержащейся соли съел, наверное, пуда два. Гара был моим вечным и самым лучшим шахматным партнером, как лучшим партнером по бильярду был и навсегда останется для меня Леонид Якубович. Эта тяга к тандему не от нас самих, увы, зависит. Если у меня что-то в жизни случалось, в смысле, не ладилось, я первым делом, звонил Толе или его жене Шуре. Пожалуй, с единственным Гарой у меня до сих пор соотносятся слова мудрого французского писателя Жюля Ренара: «Друг тот, кто всякий раз, когда ты в нем нуждаешься, об этом догадывается». Толя догадывался. Его нет с анми уже несколько лет…
Еще один мой близкий друг полковник в отставке Анатолий Яковлевич Ккричевцов, как и Гара, тоже белорус. Всегда был и по сию пору остаётся образцово-показательным: в учебе, в быту, на работе, на охоте, в отпуске, за границей. Всю жизнь командовал: курсантами, слушателями, гражданскими людьми. И жена Маша у него такая же – кругом без недостатков. Более примерной супруги среди жен моих многочисленных друзей мне встречать не приходилось. Кстати, все положительные характеристики относятся и к их двум сыновьям Александру и Дмитрию. Воспитанность, как бы фирменная черта Кричевцовых.
. . . Заночевал я как-то у них, по причине изрядного перенедопития. Слышу утром Маша будит мужа:
— Толичка, вставай, не то в академию опоздаешь!
Дружочек мычит что-то нечленораздельное и наотрез отказывается покидать четвероногого друга-кровать. Видя такое дело, женщина пускается на хитрость: достает из холодильника запотевшую бутылку пива и начинает ее переливать на весу в высокую саксонскую кружку (Кричевцовы пять лет служили в Германии). Как по мне я бы уже давно схватил ту кружку, но мне интересно, чем же закончится борьба долга и похмелья. Побеждает Маша. Толя поднимается, выдувает залпом пиво и, смачно отрыгнув, интересуется:
— Марсик, почему не спрашиваешь, как мы с Захаром здесь оказались?
— Потом, Толичка, потом расскажешь! Одевайся: в академию опоздаете!
Потом я восхищаюсь ангельской кротостью Маши, а Толя кривится:
— Да просто такой человек, моей тут никакой заслуги.
Мы общаемся с Толяшей спорадически, но всегда с неописуемым удовольствием.
Полковник в отставке Александр Зиновьевич Дрогнев на нашем курсе оказался сверхплановым шестнадцатым слушателем и единственным представителем Министерства внутренних дел. Мы его поэтому кликали «Омздоновичем из внутренних органов». Врожденный рассказчик:
— Представляешь, жена вынула здоровенную муху из морозилки: пусть, говорит, оттает. Я предлагаю: выкинь её за окно. А там её птичка склюет. Ну и что, муха оттаяла, стала жужжать по комнате. Жена бегает и орет: убей ее! Вот тебе и вся женская логика!
«Самая хорошая лекция — короткая лекция. / МВД — это аббревиатура: малограмотные внуки Дзержинского. / Бздиловатый ты, Зубцов, человек!/ Мой хороший приятель полковник намерился увольняться в запас. Собрал анализы: кал — в коробочке, моча — в баночке. Положил все это добро в портфель и поехал в поликлинику. А в трамвае портфель спиз. . ли. И не так ветерану было жалко старого потрепанного портфеля с анализами, которые легко восстанавливались, как переживал он за дальнейшую судьбу воров. Вот вернутся, говорил он мне с грустью, бандиты на малину и что же кодле предъявят? / Начальство надо брать и чувствовать мимикой. / Слышу, девочка спрашивает маму: «А почему этот офицер не пьяный?» — «Наверное, от триппера лечится». / Писание для меня — удовлетворение, печатание — ответственность. Поэтому предлагаю учредить приз имени меня для тех, кто напишет сто и больше материалов в газеты. / Самый страшный риск — пердеть во время поноса. / Зимой пить пиво: живот пучить и х. . . й мучить. / Когда я кровь мешками проливал в Чехословакии (Саша солдатом вошел с нашими войсками, чтобы подавить «бархатную» тамошнюю революцию — М. З. ), видел в Праге дома, изрешеченные нашими пулями. Юморные пражане шутили: это фрески Эль Гречко (А. А. Гречко возглавлял тогда Министерство обороны СССР). / А знаешь, Захар, мы были счастливыми людьми. Мы даже не подозревали, как хе. . ово жили!»
Уже несколько лет нету с нами Омздоновича…
Александр Голда (между прочим, из того же курса ЛВВПУ, что и мои друзья Гара, Кричевцов, Андрейцов) остался в моей памяти только тем, что регулярно затыкал уши патронами от пистолета Макаров, чтобы не слышать наших споров. А для всякого, даже очень посредственного, журналиста нет большего кайфа, нежели потрепаться и поучить других. Закончивший ЛВВПУ с отличием, Голда намеревался повторить этот подвиг и в академии, да не сдюжил. Сашку мы прозывали «заочником». Ему всегда были до тусклой лампочки все дела нашего коллектива. Равно как и после выпуска из академии он ни разу не пришел на наши регулярные встречи, которые проходили в прошлом. И у меня лично по этому поводу нет совершенно никакой обиды, потому что, положа руку на сердце, Саня мне тоже всегда был до тусклой лампочки. Как, впрочем, и Володя Кощее, о котором, оказывается, сейчас я ничего-то и вспомнить не могу. Такой человек серый, невзрачных незаметный…
Подполковник в отставке Николай Зубцов и полковник в отставке Олег Фаличев дружи с училища. Запомнилось. На первом курсе академии у нашего однокашника Юрия Караулов (был ответственным редактором окружной газеты «Красный боец» в Свердловске, там и умер несколько лет назад) родился сынишка. Посоветовавшись с друзьями, я решил собрать деньги парню на коляску. Подхожу к Фаличеву и Зубцову: вносите по пятерке.
— А мы не будем сдавать деньги, — почти агрессивно отвечает Николай по кличке «Щедрый», — это же не день рождения, который будет у каждого. У нас уже есть по ребенку, а больше заводить не собираемся. Значит, эти деньги нам не вернутся.
— Олег, — не веря этому жлобству, спрашиваю Фаличева, — ты такого же мнения?
По обыкновению, дернув плечом, он молча кивнул. А через пару лет «родил» двойню! Бог, как говорится, не фраер и шельму завсегда метит.
Коли уже нет несколько лет. А Олег до сих пор работает в Военно-промышленном курьере. Один из немногих, если не единственный выпускник академии до сих пор не выпускает перо из рук. Завидная творческая выносливость. Тем более, что и пишет парень довольно толково.
Полковник в отставке Алексей Андрейцов все три года обучения в академии возглавлял нашу парторганизацию. Крепкий середнячок, он не проявлял прыти ни в учёбе, ни как потом оказалось, в службе. С чем мне пришлось столкнуться самым ни на есть настоящим образом и при весьма форс-мажорных обстоятельствах. Когда меня назначили главным журнала «Вестник противовоздушной обороны» Лёша там уже несколько лет исполнял обязанности ответственного секретаря. Во, думалось мне, повезло: ответсек – правая рука главного и — мой однокашник. На первом служебном совещании упрекаю подчинённых: «Что же вы обложку-то такую паршивую в журнале выпускаете. Ведь есть же внутри два листа глянца с высокой печатью. Надо всего-то вывернуть книжку как рукавицу и журнал заблестит натурально. Лёша посмотрел на меня с кислой миной и обронил: «Захар (моя кличка с училищных и академических времён), а оно тебе надо?
На следующий день Андрейцов уже был начальником отдела. Когда наш журнал закрыли, я зачислил приятеля в группу, с которой переходил в новое издание «Армейский сборник». Лёша поблагодарил и отказался. И правильно сделал. Всю жизнь журналистика была ему до глубокого Фенимора Купера.

…Нас учили в академии блестящие, зачастую великолепные преподаватели. Ну что вы хотите, если заштатной кафедрой физкультуры у нас руководил знаменитый тренер сборной СССР по баскетболу Виктор Гомельский. Прочими всеми двадцатью тремя кафедрами командовали специалисты не ниже, чем в звании генерал-лейтенантов и обязательно в докторских званиях. «Обязательно» здесь ключевое слово. Правда, никого из них я не помню, но в данном случае это характеризует меня, как оболтуса, а не их, как специалистов, потому что в советские времена стать доктором среди военных было ничуть не легче, чем среди шпаков-штафирок.
Определенное исключение здесь составляла лишь кафедра литературы и искусства, которую возглавлял всего лишь полковник Борис Сапунов. Ну, так он, зато написал несколько десятков книг и был доктором философских наук. А вдобавок еще очень умным человеком.
На этой же кафедре я близко сошелся с Юрием Евгеньевичем Бирюковым, которого смело можно назвать летописцем советской песни. В стране больше не было и нет такого специалиста, который бы знал всю биографию, всю подноготную любой мало-мальски известной мелодии, известных слов к ней. Только одних бесед с композиторами и поэтами-песенниками Бирюков собрал около пяти тысяч! Мы до сих пор поддерживаем добрые отношения. Пару месяцев назад академический мой учитель подарил мне трёхтомник «Антология русской военной песни. Наши деды – славны победы».
Не меньшее уважение на той же кафедре литературы и искусства я испытывал к Владимиру Максимовичу Пискунову. Год профессор читал нам свои лекции, год мы с ним общались к обоюдному удовольствию. А потом наступило время экзамена. По такому случаю к нам на испытание заглянул представитель политотдела. Разумеется, я первым пошел в бой, тем более, что «биться» мне, в общем-то было не из-за чего. Откровенно говоря, как любимец преподавателя, я рассчитывал на «зачет-автомат». Но Владимиру Максимовичу перед «контрольными политотдельскими глазами и ушами» захотелось показать свою принципиальность или просто шлея ему под хвост попала, черт его знает. И он начал меня «гонять» по предмету. Отвечая, я увлекся. И, естественно, начал спорить с профессором. А он возьми да и обидься! И в сердцах влепил мне «тройку»!
Собственно, оценка эта была мне до феньки, если бы она не отсекла мои законные претензии (больше никто не был соперником) на адъюнктуру после окончания академии. Начальник кафедры журналистики полковник В. Ковалев не без злорадства заметил: «Теперь мы не можем Вас рассматривать как претендента на учебе в адъюнктуре. С тройкой по советской литературе — извините — это нонсенс».
Сообщил я об этом Пискунову. Он чуть не заплакал. «Ах, дурак я старый дурак, — запричитал. — Сейчас же пойдем к Мальцеву! Он ко мне очень хорошо относится, и исправим эту глупость!»

Кстати, Евдоким Егорович Мальцеву был в нашу бытность единственным начальником академии в таком почтенном звании. Все остальные до него и после – только генерал-полковники. Но я отказался от заманчивой перспективы. Очень может быть, что и зря. Только какое это уже теперь имеет значение.

… Четыре десятилетия назад всё это происходило – целая человеческая жизнь! А, кажется, как будто вчера бежал сломя голову, чтобы успеть на утреннее построение. А, отметившись на нём, шёл в аудиторию. Конспектировал лекции, выступал на семинарах, ездил на полевые учения. А после занятий ватагой направлялись в наш любимый Дом журналистов, где продавались великолепные фирменные бутерброды к пиву. И – даже раки!
И каждый вечер, три года кряду я шёл в один из столичных театров. От академии был делегирован во Всероссийское театральное объединение. Так что, окончив ВПА, я ещё и окончил ВТО – великолепный театральный университет, который скрасил мою биографию ничуть не меньше, чем легендарная Военно-политическая академия имени В. И. Ленина – один из лучших вузов Великого Советского Союза. Счастлив я, что учился в её прославленных стенах.

Михаил Захарчук