Константин Эдуардович Циолковский – учёный, разрабатывавший теоретические вопросы космонавтики, занимавшийся философскими проблемами космологии.

Сегодня, 169 лет назад родился Константин Эдуардович Циолковский – учёный, разрабатывавший теоретические вопросы космонавтики, занимавшийся философскими проблемами космологии.

Эзотерическая утопия Циолковского служила ведущим стимулом для разработки оснований ракетно-космической техники.

Обосновал использование ракет для полётов в космос.

Ещё в 1920-е годы пришёл к выводу о необходимости использования «ракетных поездов» — прототипов многоступенчатых ракет.

Осмысливал вопросы выживания человека в невесомости и при длительных космических перелётах.

Основные научные труды относятся к аэронавтике, ракетодинамике и космонавтике.

…Узнав однажды, что я еду в командировку в Калугу, мой большой друг и однополчанин по газете «Красная звезда» полковник Михаил Фёдорович Ребров дал координаты Алексея Вениаминовича Костина. «Ты мне потом спасибо скажешь за это знакомство. Просто-таки великолепный мужик!»
Тут надо заметить, что великий Сергей Павлович Королёв по-отечески любил Реброва. Выдающийся конструктор космических кораблей намеревался отправить Михаила Фёдоровича и ещё одного журналиста из «Комсомольской правды» Ярослава Голованова в космос, чтобы те профессионально описали тончайшие нюансы и ощущения человека в невесомости. Сам конструктор по слабости здоровья не мог перенести космических перегрузок. Ребров и Голованов прошли полный курс обучения, и уже готовились было надеть скафандры, как умер Королёв и его замысел похерили.

Примечательно, что в 1929 году двадцатитрёхлетний Королёв приехал в Калугу к Циолковскому для консультации по полётам планеров на сверхдальние расстояния. Они провели вместе почти двое суток, и за это время калужский мечтатель убедил молодого коллегу вплотную заняться решением проблемы космического полета, а не планером – вчерашним днём. Напутствуя энергичного энтузиаста авиации, Циолковский подарил ему свою последнюю книгу «Космические ракетные поезда» и порекомендовал обратиться к инженеру Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ) Ф. А. Цандеру: «Само провидение послало мне вас, Сергей Павлович, — говорил взволнованный Константин Эдуардович. — Сдаётся, что именно вы осуществите то, что я здесь вижу только в грёзах. Ко мне ходит много всякого люду, но вы какой-то особенный. Это сразу видно, безо всяких слов. Верю, верю, в ваше блестящее будущее! Цандер тоже вас оценит».
Далёкий от сентиментальности, как Земля от Луны, Королёв однажды признался Реброву, что в мрачных казематах и застенках он спасался от страшного отчаяния, в том числе, и воспоминаниями о провинциальном городе Калуге, о напутствии великого отца космонавтики. И потому выжил. И потому первым покорил космос, воплотив мечту своего учителя.
Королёва мне не посчастливилось увидеть. Он умер, когда я был ещё сельским пацаном. Циолковского – тем более. Константин Эдуардович покинул жизнь за тринадцать лет до того, как я в ней появился. И, тем не менее, эти оба великих, космически далёких от меня гиганта кажутся мне по-человечески близкими: Королёв – через Реброва, Циолковский – через Алексея Костина – любимого своего внука. Так для меня почти мистически замкнулся Космос…

Мы крепко дружили с Алексеем Вениаминовичем без малого шестнадцать лет. Регулярно переписывались. «Дорогой Михаил Александрович! Позавчера, получив медаль «40 лет Победы над Германией», поздравил своих друзей – участников войны – от солдата до генерала следующим простецким стихом: «Вклад во Всемирную Историю/ Внесла советская Виктория. / И ты, её матрос, солдат/ В Победу внёс немалый вклад. Так будь здоров/ И бодр, и счастлив/ Войны активный наш участник!»
И тебе, Михаил, здоровья желаю в канун нашего великого праздника! Спасибо за публикацию моей заметки. Найди книгу «СССР – Индия. Путь к звёздам» И. Нехамкина и В. Денисенко. Издательство «Правда», 1984 г. Там, на страницах 117-118, обо мне и нашем музее (Костин был директором Государственного ордена Трудового Красного Знамени музея Истории космонавтики имени К. Э. Циолковского) написано. Готовлю для твоей «Звёздочки» материал пока под условным названием «Циолковский и воины». Мало кто, а, пожалуй, и никто не знает, что Константин Эдуардович, лютый домосед, чрезвычайно неохотно покидавший своё жилище над Окой, делал исключение только для военных людей. Одиннадцать раз он посещал воинские части Московского военного округа, выступал перед бойцами, дарил им свои книги».
Признаться, жду тебя с нетерпением, потому что сам никак не могу вырваться на рыбалку. А когда ты приедешь, то я просто, как порядочный человек, вынужден буду бросить все дела, которым нету конца – края и пойти с тобой на вечернюю зорьку…»
Садился я в электричку. Костин встречал меня на стареньком «Москвиче». Мы заскакивали к нему домой, брали уже приготовленные еду, выпивку, снасти и ехали на реку. Алексей Вениаминович, кроме того, что умел готовить дивную уху, ещё и рассказчик был отменный. Мы сидели у костра. Как будто специально опрокинувшиеся в Оку все скопом звёзды, заискивающе перемаргивались, словно подслушивая рассказ внука Циолковского…

— Дедушка вёл свою генеалогию от казака Северина Наливайко, известного вожака крестьянско-казацкого восстания на Украине XVI века. Якобы потомки Наливайко были сосланы в Плоцкое воеводство, где породнились с дворянской семьёй и приняли их фамилию — Циолковские. От названия села Цёлково, то есть Телятниково. Видать, Константину Эдуардовичу импонировала такая легенда. Но обычно докапывающийся во всех проблемах до сути, корней своего родового дерева он так не раскапывал. Не удалось и мне подтвердить дедушкино предание. Зато могу документально доказать, что основателем нашего рода был шляхтич Мацей, который имел трёх сыновей: Станислава, Якова и Валериана. После смерти отца они владели селениями Великое Цёлково, Малое Цёлково и Снегово. Так и стали братьями Циолковскими. От Плоцкого воеводства принимали участие в избрании польского короля Августа Сильного в 1697 году. Так вот Константин Циолковский — потомок Якова.
В возрасте девяти лет Костик, катаясь зимой на лыжах, простудился и заболел скарлатиной. В результате осложнения почти полностью потерял слух. Тугоухость лишила мальчика многих детских забав и впечатлений, привычных его здоровым сверстникам. Думаю, что именно поэтому дедушка стал проявлять интерес к мастерству. Делал из бумаги кукольные коньки, домики, санки, часы с гирями и другие игрушки.

Когда землемерно-таксаторские классы были закрыты, Эдуард Игнатьевич потерял работу. Семья многажды переезжала в поисках лучшей жизни. Во Вятке умерла мать, когда Костику было 12 лет. Впоследствии он говорил, что именно тогда началась его сознательная жизнь.

Вместе с младшим братом Игнатием, Константин поступил в первый класс мужской гимназии. Учёба давалась мальчику невероятно трудно — мешала глухота: «Учителей совершенно не слышал или слышал одни неясные звуки». В письме Д. И. Менделееву летом 1890 года Циолковский писал: «Еще раз прошу Вас, Дмитрий Иванович, взять мой труд под свое покровительство. Гнет обстоятельств, глухота с десятилетнего возраста, проистекающее отсюда незнание жизни и людей и другие неблагоприятные условия, надеюсь, извинят в Ваших глазах мою слабость».
С третьего класса дедушку отчислили за неуспеваемость. После этого Константин Эдуардович уже никогда и нигде не учился — занимался исключительно самостоятельно, проявив здесь завидные упорство и целеустремлённость. Он изготовлял астролябию, домашний токарный станок, самодвижущиеся коляски, бумажный аэростат и даже… локомотивы. Устройства приводились в движение спиральными пружинами, которые дедушка извлекал из старых кринолинов, покупаемых на рынке. Увлекался фокусами и делал различные ящики, в которых предметы то появлялись, то исчезали.

Поверив в способности сына, Эдуард Игнатьевич послал его поступать в Высшее техническое училище (ныне МГТУ им. Баумана), снабдив его сопроводительным письмом к своему знакомому. Однако дедушка письмо потерял и в училище не поступил. Продолжил образование самостоятельно. Живя буквально на хлебе и воде (отец присылал 10 рублей в месяц), принялся упорно заниматься. «Кроме воды и чёрного хлеба у меня тогда ничего не было. Каждые три дня я ходил в булочную и покупал там на 9 копеек хлеба. Таким образом, я проживал в месяц 90 копеек. Для экономии средств, передвигался по Москве только пешком. Все деньги тратил на книги, приборы и химические препараты. Ежедневно с десяти утра и до четырёх часов дня я занимался в единственной бесплатной Чертковской публичной библиотеке. Там встретился с основоположником русского космизма Николаем Фёдоровичем Фёдоровым, работавшим помощником библиотекаря. Он давал мне запрещённые книги. Потом оказалось, что это известный аскет, друг Толстого, изумительный философ и скромник. Он раздавал всё свое крохотное жалование беднякам. Теперь я вижу, что он и меня хотел сделать своим пансионером, но это ему не удалось: я чересчур дичился. Однако Фёдоров заменил мне роту университетских профессоров».
Признаться, Михаил, я сам удивляюсь дедовой фанатической собранности. Ведь молодой же человек, а кругом соблазнительная Москва – «конфетки – бараночки, гимназистки румяные»… Однако он, словно какой-то неведомой силой заведённый, с утра — в библиотеку. Первым делом – точные и естественные науки, требовавшие сосредоточенности и ясности ума. Он же без чей-либо помощи освоил университетскую программу, изучил дифференциальное и интегральное исчисление, высшую алгебру, аналитическую и сферическую геометрию, астрономию, механику, химию! Во второй половине дня переключался на материал попроще: беллетристику и публицистику. Изучал «толстые» журналы, где публиковались как обзорные научные статьи, так и публицистические. Увлечённо читал Шекспира, Льва Толстого, Тургенева, восхищался статьями Дмитрия Писарева. «Он заставлял меня дрожать от радости и счастья. В нём я видел тогда своё второе „Я“».

У себя дома дед построил специальную установку, которая позволяла измерять некоторые аэродинамические показатели летательных аппаратов. Поскольку Физико-химическое общество не выделило ни копейки на его эксперименты, ученому пришлось использовать семейные средства для проведения исследований. Ты не поверишь, но дед на свои сбережения построил более 100 экспериментальных моделей и протестировал их. Через некоторое время общество все таки обратило внимание на калужского гения и выделило ему финансовую поддержку — 470 рублей, на которые Циолковский построил новую, усовершенствованную установку — «воздуходувку». Тогда же была написана книга «Грезы о земле и небе», а через год вышла статья о других мирах, разумных существах с иных планет и об общении землян с ними. Наконец Константин Эдуардович написал и свой главный труд «Исследование мировых пространств реактивными приборами». В нём была вычислена работа по преодолению силы земного тяготения, определена скорость, необходимая для выхода аппарата в Солнечную систему («вторая космическая скорость») и время полета. На этот раз мир признал Циолковского как первого и главного космического теоретика.

…Сохранилась переписка Константина Эдуардовича с одним из талантливейших «поэтов Мысли», своего времени, ищущем гармонию мироздания — Николаем Алексеевичем Заболоцким. Он писал Циолковскому: «Ваши мысли о будущем Земли, человечества, животных и растений глубоко волнуют меня, и они очень близки мне. В моих ненапечатанных поэмах и стихах я, как мог, разрешал их». Заболоцкий рассказывал калужскому самородку о тяготах собственных поисков, направленных на благо человечества: «Одно дело знать, а другое — чувствовать. Консервативное чувство, воспитанное в нас веками, цепляется за наше сознание и мешает ему двигаться вперёд». Натурфилософские изыскания Циолковского наложили на творчество этого автора крайне весомый отпечаток.

…За шесть дней до своей смерти, 13 сентября 1935 года, К. Э. Циолковский писал И. В. Сталину: «До революции моя мечта не могла осуществиться. Лишь Октябрь принёс признание трудам самоучки: лишь советская власть и партия Ленина — Сталина оказали мне действенную помощь. Я почувствовал любовь народных масс, и это давало мне силы продолжать работу, уже будучи больным. Все свои труды по авиации, ракетоплаванию и межпланетным сообщениям передаю партии большевиков и советской власти — подлинным руководителям прогресса человеческой культуры. Уверен, что они успешно закончат мои труды».
Как ты понимаешь, это письмо сейчас нельзя выставить в нашу музейную экспозицию. Но оно было. Из песни, как говорится, слов не выбросишь…
Когда Костина не стало, мне сообщила его сестра Самбурова Мария Вениаминовна. Похоронили моего старшего товарища на Пятницком кладбище, на участке №5. Знаю это место. Там мы с Алексеем Вениаминовичем в прошлом году поклонялись праху его матери.

Михаил Захарчук