Алексей Иванович Фатьянов: русский советский поэт, участник Великой Отечественной войны, автор многих популярных песен

61 год назад, из жизни ушёл большой русский советский поэт, участник Великой Отечественной войны, автор многих популярных песен Алексей Иванович Фатьянов.
Большая советская энциклопедия не знает такого поэта. А в Энциклопедическом словаре написано буквально следующее: «Фатьянов Ал. Ив. (1919-59), рус. сов. поэт. Популярные песни (сб. «Поёт гармонь», 1955, «Соловьи», 1960), поэма «Хлеб» (опуб. 1960)». Всё, включая знаки препинания.
То есть, читателю, как минимум, ясно, что при жизни Алексей Иванович увидел только один собственный сборник. Между тем, в тяжелейшие годы войны и в первые восстановительные десятилетия после неё, более популярного поэта-песенника в Советском Союзе не было. И это притом, что нехватки песенных сочинителей отечественная поэзия отродясь не испытывала. Начни я сейчас перечислять их имена – никакого места не хватит. Но Фатьянов был всегда лидером. «Соловьи», «На солнечной поляночке», «Ничего не говорила», «Где ж ты, мой сад?», «Первым делом, первым делом самолёты», «В городском саду играет духовой оркестр», «Тишина за Рогожской заставой», «Давно мы дома не были», «Где же вы теперь, друзья-однополчане?», «Три года ты мне снилась», «На крылечке» — эти и другие его песни (многим более двух сотен, добрая половина чрезвычайно популярны!) пел, без преувеличения, весь народ. Помню, как они каждодневно звучали из чёрного, круглого, бумажного репродуктора, который не умолкал в нашей сельской хате с 6 утра и до 12 ночи. И я все знал наизусть (Бог наградил какими — никакими голосом и слухом), понятия, конечно, не имея, кто их написал. Так бы и оставался, наверное, в неведении, поскольку Фатьянов умер, когда мне исполнилось одиннадцать лет. А уж как его замалчивала пропаганда – об этом видно вначале, да ещё и впереди нам предстоит поговорить. Но щедрой судьбе было угодно подарить мне дружеские отношения с Евгением Бирюковым. И вы сейчас поймёте, какое он имел отношение к Фатьянову.
Юрий Евгеньевич — из первого, военного призыва учащихся Суворовских училищ. Служил в войсках на различных должностях. Был преподавателем советской поэзии на кафедре культуры в Военно-политической академии, где я учился и где мы сдружились. Начиная с суворовских лет, Бирюков сочинял стихи и писал к ним музыку. К нему благоволил Исаак Дунаевский. Почти полвека неутомимый энтузиаст собирал песни, в основном, военные. Его коллекция на эту тему — самая объёмная в мире – более пятидесяти тысяч сочинений. Двадцать лет вёл на Центральном советском телевидении передачу «Песня далёкая близкая». Автор многим более двух десятков книг о советской песне. Выпустил многотомное издание «Наши деды — славные победы. Антология русской военной песни. ХVII-ХХ вв. ». Первый том был удостоен гранта Президента Российской Федерации.
— Поверь, не хвастаюсь, — говорил мне, как всегда, увлечённо и эмоционально Юрий Евгеньевич, — но я для отечественной песни сделал не так уж и мало. А, пожалуй, что для неё, родимой, никто больше моего и не расстарался. Но всё забудется. Да уже забывается. Кто кроме специалистов заинтересуется сейчас моими исследованиями? А вот песни Фатьянова люди будут петь долго, очень долго. У него было на редкость цельное, уникальное лирическое дарование. Вот вроде бы самые простые слова использовал. Однако так их припаивал одно к другому, что между ними сама собой музыкальная аура возникала. Этому нельзя научиться, это – от Бога.
Вот смотри: «Мне тебя сравнить бы надо/ С песней соловьиною, / С тихим утром, с майским садом, / С гибкою рябиною, / С вишнею, с черёмухой, / Даль мою туманную, / Самую далёкую, / Самую желанную». Казалось бы, элементарное перечисление явлений, вещей, даже без видимых потуг на аллитерацию, или другое поэтическое ухищрение. Но начнёшь их петь, и клубок к горлу подкатывает. И чем дольше живёшь, тем больше не понимаешь даже, но естеством стареющим своим ощущаешь: тут весь поздний Гауптман отдыхает. В тридцати двух поэтических строках Фатьянова больше эмоций и переживаний, чем во всём хвалёном спектакле немца «Перед заходом солнца».
Алексей Иванович обладал удивительной и трудно постижимой поэтически-песенной магией. В кино она особенно проявлялась. Приведу тебе несколько примеров. Был в Москве сначала такой спектакль «Свадьба с приданным», а потом и одноимённый фильм. Сказать о нём, что плохой – ничего тебе не сказать. Этот образец того, как не надо делать кино я бы показывал студентам ВГИКа. Но как ни странно, картину в начале семидесятых восстановили и теперь она нет-нет, да и крутится «по ящику». Всё благодаря удивительным песням Фатьянова и Бориса Мокроусова: «Зацветает степь лесами», «На крылечке твоём» и куплетам бригадира Курочкина «Хвастать, милая, не стану». Люди пропускают бездарные, надрывно из пальца высосанные диалоги, нелепый картонный видеоряд, зато наслаждаются молодыми голосами Веры Васильевой и Владимира Ушакова. Лучше них никто этот удивительный романс «На крылечке» с тех пор не спел. Я уже не говорю о просто-таки потрясающем поэтическом оракульстве Фатьянова. Наблюдая отношения Веры и Володи, Алексей написал: «Я люблю тебя так, / Что не сможешь никак/ Ты меня никогда, / Никогда, никогда разлюбить». И герои не в кино – в жизни прожили более полувека неразлучно, в завидной любви друг к другу! Куплеты Курочкина из этого фильма вообще убойные. «Или я в масштабах ваших недостаточно красив?», «До чего же климат здешний на любовь влиятелен». Слова «масштаб» и «климат» абсолютно не поэтические, тем более, не песенные – ими могли баловаться только такие оригинальные наши поэты как два Николая – Глазков и Олейников. Но ты посмотри, какой же потрясающий комический эффект возникает!
Фильм «Солдат Иван Бровкин» — тоже не могучее произведение кинематографического искусства. К тому же писатель Иван Стаднюк открыто обвинял сценариста Георгия Мдивани в плагиате с его «Максима Перепелицы». Ну да не в этом дело. Музыка к двум песням из этого фильма «Шла с ученья третья рота» и «Если б гармошка умела» на слова Фатьянова написана таким композитором, как Анатолий Лепин. На его счету: 8 оперетт, 1 опера, 3 балета, 5 сюит, 3 концерта и 500 песен. И я не скажу, что вся музыка этого творца бездарна, вторична, неинтересна. Но выше «Гармошки» он нигде и ни в чём не поднялся. Потому как никто больше не написал ему: «Не для тебя ли в садах наших вишни/ Рано так начали зреть?/ Рано весёлые звёздочки вышли, / Чтоб на тебя посмотреть». Русский человек, поющий такую песню, на многое в жизни способен. В том числе и на подвиг. Ведь в чём вред современной агрессивной попсы? Да в том, что она формирует своими дикими звуками и нелепыми словами маленького злого, нервного человечка, который постоянно вынужден компенсировать понижение самооценки повышением агрессивности. Вот мы сейчас и живём в невообразимом резервуаре ненависти. Ну чего ещё можно ожидать от этого сплошного музыкального дыма и грохота? А во времена, когда творил Фатьянов и его товарищи, среди людей решительно превалировали добрые чувства и любовь. Даром, что они такую страшную войну пережили.
Ещё более удивительное чародейство Фатьянова проявилось в фильме Марлена Хуциева «Весна на заречной улице». Изначально ведь никакой такой улицы в городе нет и быть не может, потому что это город-спутник возле металлургического комбината. Но какие-то намётки в сценарии Алексей Иванович ухватывает и сочиняет: «Когда весна придёт, не знаю. / Придут дожди. . . Сойдут снега. . . / Но ты мне, улица родная, / И в непогоду дорога. / На свете много улиц славных, / Но не сменяю адрес я, / В моей судьбе ты стала главной, / Родная улица моя!» И происходит удивительная вещь: песня становится олицетворением всего фильма. И это, заметь, притом, что есть в картине ещё одна судьбоносное для страны сочинение «Школьный вальс» таких выдающихся советских мастеров, как Исаак Дунаевский и Михаил Матусовский. Песни как бы соревнуются между собой, но побеждает с огромным отрывом «Весна…». Уже после фильма в Одессе и Запорожье появляются Заречные улицы и даже газета с одноимённым названием.
…Дед Алексея по отцу — Николай Иванович — владел иконописными мастерскими и подсобным производством в Богоявленской слободе (ныне посёлок Мстёра Вязниковского района Владимирской области). Дед по матери — Василий Васильевич Меньшов — работал специалистом-экспертом по льну на фабрике знаменитого промышленника Демидова. Оба деда были старообрядцами. Родители будущего поэта Иван и Евдокия Фатьяновы построили в центре города Вязники двухэтажный каменный дом с колоннами напротив Казанского собора. Торговали пивом, обувью, которую шили в собственных мастерских, владели частным кинотеатром и обширной библиотекой. После октябрьской революции 1917 года всё имущество Фатьяновых национализировали, дом отобрали и разместили в нём телефонную станцию (ныне там музей Алексея Фатьянова). Семья перебралась в дом Меньшовых в пригороде Вязников, где и родился поскрёбыш Алексей (перед ним — Николай, Наталья, Зинаида). Крестили Алексея Фатьянова в Казанском соборе города Вязники. Во времена НЭПа семья Фатьяновых вновь вернулась в свой дом. Там мальчик получил своё начальное образование, о котором впоследствии писал: «Отец массово доставлял мне книги сразу же, как только я смог себе твёрдо уяснить, что «А» — это «А», а «Б» — это «Б». Всё своё детство я провёл среди богатейшей природы среднерусской полосы, которую не променяю ни на какие коврижки Крыма и Кавказа. Сказки, сказки, сказки Андерсена, братьев Гримм и Афанасьева — вот мои верные спутники на просёлочной дороге от деревни Петрино до провинциального города Вязники, где я поступил в школу и, проучившись в ней три года, доставлен был в Москву завоёвывать мир. Мир я не завоевал, но грамоте научился настолько, что стал писать стихи под влиянием Блока и Есенина, которых люблю и по сей день безумно». Учился Фатьянов в театральной студии Алексея Дикого при театре ВЦСПС. По окончанию был принят в Центральный театр Красной Армии. С 1940 года — в ансамблях Орловского военного округа, Брянского фронта, Уральского и Московского военных округов.
— Юрий Евгеньевич, сведения о военном периоде биографии Фатьянова чрезвычайно противоречивы. Мне встречалось, к примеру, что был он старшим лейтенантом артиллерии (даже фото есть), что стал лауреатом Сталинской премии. Наконец, что в конце войны попал даже в штрафбат. Что здесь правда, что – вымыслы?
— Ну, могу точно сказать, что офицером Фатьянов не был. А, значит, как минимум, в штрафбат попасть не мог – туда направляли только офицеров. Думаю, что не пришлось ему воевать и в штрафной роте. Во всяком случае, никаких документов на сей счёт не существует. Но вот откуда появилась столь «правдоподобная» версия, представить не сложно. Алексей Иванович был завлитом в ансамбле генерал-майора Александрова. Однажды дирижёр уехал на кратковременную гастроль, оставив в гостинице свою молодую жену, бывшую танцовщицу собственного же коллектива Лаврову. А когда вернулся, застал её в маленькой комнате завлита, мирно спящей на кровати последнего. И хоть Фатьянов сидел за столом, занимаясь делом: корректировал программу, писал вставки в номера, соединения между песнями, с ним поступили, как в известном анекдоте: то ли боец шапку украл, то ли у него шапку увели, но замешан был. Разгневанный генерал в течение нескольких часов отправил Фатьянова на фронт. Скорость и натиск в решении судьбы худо-бедно уже известного поэта-песенника и послужили поводом для столичного люда полагать: Александров в ревнивом бешенстве избавился от своего молодого соперника и определил его в штрафбат. Фатьянов впоследствии, когда, бывало, подвыпьет, не раз и сам поддавал «огня в полымя»: «Да ты хоть знаешь, как меня генерал Александров в штрафбат отправлял?» Меж тем, странное дело, но о своих всамделишных фронтовых подвигах Алексей Иванович распространяться не любил. Хотя имел на то полное и заслуженное право. Ну кто ещё из поэтов той поры мог бы похвастаться медалью «За отвагу», которой Фатьянова наградили за участие в кровопролитных боях под венгерским городом Секешфехерваром. Награда похлеще будет иного боевого ордена, который можно было получить и в тылу. А эту медаль просто так не давали.
— Значит, это правда, что Алексей Иванович злоупотреблял по части «дружбы с зелёным змием»?
— Да как тебе сказать… Пьяного, что называется, в стельку я его видел очень редко. Но кутнуть, так чтобы чертям стало тошно, Лёша действительно и мог, и любил. Чем-то напоминал мне в этом смысле Есенина. Именно удалью, бесшабашностью, эпатирующей щедростью был похож на своего всегдашнего кумира. А сколько раз Алексей подвыпившим попадал в милицию. Не на пустом же месте появились даже стихи: «Видели Фатьянова, / Трезвого, не пьяного!/ Трезвого, не пьяного?/ Значит, — не Фатьянова». И этих слов из песни ведь не выбросишь. Сейчас подобные «штрихи» из биографии поэта-песенника смакуются с особым, раблезианским размахом. Но редко кто даёт себе труд вдумчиво разобраться в его творчестве, в том, почему он пил и почему так рано ушёл из жизни. Правда, на десять лет Есенина всё же пережил. Но всё равно Всевышний забирает своих любимцев молодыми…
— Как мне представляется, Фатьянов был при жизни недооценён…
— И ты туда же. Да кто вам всем внушил, что «проклятый социализм» только то и делал, что гноил и гнобил творческих людей? Не было этого! Как никто в своё время не «душил» Высоцкого. Это уже задним числом такой заупокойный «либерастический миф-клише» сочиняется каждому советскому творцу. Десять лет назад в серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга «Фатьянов» Татьяны Дашкевич. Скажу сразу: Алексею Ивановичу повезло с биографом. Я с Таней встречался. Она большая умница, многогранный творческий человек и написала замечательный портрет творца-песенника. С любовью написала. Но её женский сострадательный мотив стал едва ли не главным в книге: поэта, дескать, обижали все, кому не лень. Ага, Лёшу обидишь! Человека, который не единожды ходил в атаку. Который чинуше любого ранга запросто мог сказать всё, что о нём думает и вообще послать последнего по матушке. Однажды его дальнюю родственницу Таню Репкину Сергей Михалков определил в воспитательницы к одиннадцатилетнему Никите. Когда Фатьянов об этом узнал, пошёл не трезвый к дому, где жил баснописец и в три часа ночи барабанил во входную дверь своими пудовыми кулачищами, причитая: «Чтобы мою родственницу, да с двумя высшими образованиями и в прислуги! Не бывать этому! А ещё гимны он пишет! Гимнюк ты, вот кто ты!» Угомонился лишь тогда, когда сама Таня разъяснила, что мечтала о такой работе. Ну и как ты полагаешь, мог ли после всего этого Михалков хорошо относиться к Фатьянову? Но вот странное дело жена автора гимна – Наталья Петровна – души не чаяла в Алексее. Меж тем, когда у него самого родился второй ребёнок Никита (первой была дочь Алёнушка), Лёша нанял прислугу. И водитель на личной «Победе» у него работал. Хотя в основном мужик кемарил на заднем сидении. Дело в том, что жена Алексея – Галина Николаевна очень любила водить.
— Несколько иное я имел в виду, а именно то, что Фатьянова не награждали Сталинскими премиями, орденами, как его собратьев, не писали о его творчестве рецензий, не публиковали его стихов. А ведь с ним дружили Соловьёв-Седой, Твардовский, да почти все тогдашние известные композиторы, поэты и писатели. И никто не протягивал руку помощи…
— Протягивали и многие. Тот же Василий Павлович души не чаял в Алёше. Называл его сынком и не раз горой вставал за друга. Да только Фатьянов всю свою творческую жизнь был классическим enfant terrible — «ужасным ребёнком». Его имя однажды было внесено в списки кандидатов на ту же Сталинскую премию. Но тут родилась дочь, и Алексей Иванович закатил многолюдные крестины со священником и купелью в церкви – всё, как полагается для православного человека. И крёстным был… Соловьёв-Седой. Он, между прочим, на полном серьёзе хотел удочерить Алёнку после смерти её отца – Галя воспротивилась. Но я сейчас о другом. Ты можешь себе представить, чтобы поэта, крестившего в церкви своё дитя, при советской власти наградили главной государственной премией? Я не могу. В другой раз ситуация почти повторилась, но Фатьянов надебоширил, попал в милицию и его в очередной раз исключили из Союза писателей. Ну как можно было дать премию не члену Союза?
Вот случай с Твардовским посложнее будет. Тут понимаешь, какая закавыка: русская поэзия – это невероятный, нигде более в мире не повторяющийся сплав эпики и лирики. В этих исключительных условиях написать песню, которую бы запели люди без понуждения, движимые исключительно собственными желаниями, — так вот сочинить такую песню во много раз труднее, нежели ту же поэму. Александр Трифонович, безусловно, великий русский поэт. Но всё его творчество, за исключением «Тёркина», как бы это поделикатнее сказать, умовое. А песен его люди не поют. Очень даже возможно, что классик ревновал младшего собрата по перу. Потому что, я тебя уверяю, не существует в мире такого поэта, который не мечтал бы, чтобы его пели. Во всяком случае, у меня нет объяснений, почему за многие годы редактирования «Новым миром» Твардовский не напечатал там ни строчки Фатьянова. А последний под артиллерийскими стволами никогда не стал бы об этом просить. Надо знать Алексея Ивановича. Хотя они действительно были дружны — не разлей вода. Что уж тогда говорить о людях, душой и помыслами помельче классика. Они-то уж точно дико ревновали Фатьянова. Ведь его как будто специально Природа создала на зависть всем бездарям и неудачникам. Высокий, светловолосый красавец. Манеры, если захочет, — супер аристократические. Голос великолепный, поёт – заслушаешься. В компании всегда заводило. На пианино себе аккомпанирует. (Очень не любил, кстати, когда ему подпевали). А сам при этом ни тени зависти ни к кому не испытывал. Только однажды заметил, что такой песни, как «Эх, дороги…» Льва Ошанина он бы написать не смог. В другой раз сказал, что «Подмосковные вечера» Матусовского и Соловьёва-Седого — гениальная песня и переживёт века. Но он бы лично переделал строку «Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня?». Не знает как, но переделал бы.
…Алексей Иванович с молодости страдал гипертонией. Никогда и никому об этой болячке не говорил. И все окружающие свято верили в его богатырское здоровье. Только не родная сестра Зинаида Ивановна Буренко. Каждый год она силой укладывала строптивца в санаторий Союза кинематографистов, что в Болшеве. Здесь она работала главным врачом и очень жёстко всегда «чинила» организм брата. Так было и той тёплой осенью 1959 года. Другой выдающийся русский поэт Ярослав Смеляков, как только узнал о том, что его друг залёг на лечение, сел и написал: «Мне во что бы то ни стало/ надо б встретиться с тобой, / русской песни запевала/ и её мастеровой. / Володимирской породы/ достославный образец, / добрый молодец народа, / госэстрады молодец. / Ты никак не ради денег, / не затем, чтоб лишний грош, / по Москве, как коробейник, / песни сельские несешь. / Песня тянет и туманит, / потому что между строк/ там и ленточка и пряник, / тут и глиняный свисток. / Песню петь-то надо с толком, / потому что между строк/ и немецкие осколки, / и блиндажный огонёк. / Там и выдумка и были, / жизнь как есть — ни дать, ни взять. / Песни те, что не купили, / будем даром раздавать. / Краснощёкий, белолицый, / приходи ко мне домой, / шумный враг ночных милиций, / брат милиции дневной. / Приходи ко мне сегодня чуть, с устаточку, хмелён:/ посмеемся — я ж охотник, / и поплачем — ты ж силён. / Ну-ка вместе вспомним, братцы, / отрешась от важных дел, / как любил он похваляться, / как он каяться умел. / О тебе, о неушедшем, -/ не смогу себе простить!-/ я во времени прошедшем/ вздумал вдруг заговорить. / Видно, чёрт меня попутал, / ввёл в дурацкую игру. / Это вроде б не к добру-то, / впрочем, нынче всё к добру. / Ты меня, дружок хороший, / за обмолвку извини. / И сегодня же, Алеша, / или завтра позвони. . . ». Только Фатьянов уже не смог позвонить. 13 ноября он скоропостижно скончался от аневризма аорты.
Хоронили поэта на Ваганьковском тысячи москвичей.
…Ему в родных Вязниках установлен памятник. Там же ежегодно проводится фестиваль песни в его честь. Союзом писателей России учреждена Фатьяновская литературная премия. Юрий Евгеньевич Бирюков стал одним из первых её лауреатов. Тогда же сказал: «Время по своему сортирует и калибрует наши песни. Неумолимая реальность такова, что если какая-то остаётся на слуху людей хотя бы полвека, то она может рассчитывать и на дальнейшую жизнь. У Фатьянова таких песен — несколько десятков. Какие из них дальше понесёт с собой русский народ – не знаю. Но «Соловьи» уж точно прихватит. Как и «Журавли» Гамзатова. Песням этим жить в веках, потому что там души солдат, защитников земли родной с птицами сравниваются – величайший взлёт поэзии».
… А Евтушенко однажды написал: «От России вы меня не оторвёте, / потому что весь я – плоть от её плоти, / потому что быть другим я не умею, / и останусь навсегда не кем-то – ею, / ну хоть песней, что летит, не тает:/ «Ах, кавалеров мне вполне хватает…». А мне подумалось, что у Фатьянова сотни подобных песенных строк. И его уж точно никому от России не оторвать.
«Если б я родился не в России, / Что бы в жизни делал? Как бы жил?/ Как бы путь нелёгкий я осилил?/ И, наверно б, песен не сложил». Осилил. Сложил.

Михаил Захарчук