А Сталин и не терялся…

А Сталин и не терялся…
Мифы и правда о начале войны

Михаил Захарчук

Та страшная война длилась 1418 дней. Наше Отечество не знало столь тяжёлого испытания за всю свою тысячелетнюю историю. Но самыми свинцовыми были начальные дни войны. Скажем даже так: первые десять дней весь советский народ буквально находился в психологическом шоке. Да, многие предполагали и почти не сомневались, что «война с немцем» обязательно начнётся, но никто в самом жутком сне не представлял всей её трагичности. Включая и вождя Сталина. Он, благодаря титаническим усилиям сонма так называемых либеральных историков и публицистов, вообще первые дни войны якобы находился в некоей прострации и не мог принимать взвешенных решений.

Если бы я принялся только перечислять авторов, рассуждающих о тотальной растерянности вождя в начале войны, получился бы многометровый список. Да что там говорить, если даже великий полководец Г. К. Жуков в своих воспоминаниях написал: «Под утро 22 июня нарком С. К. Тимошенко, Н. Ф. Ватутин и я находились в кабинете наркома обороны. В 3 часа 07 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф. С. Октябрьский и сообщил: система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолётов. В 3. 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В. Е. Климовских доложил о налёте немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М. А. Пуркаев доложил о налёте авиации на города Украины. Нарком приказал мне звонить И. В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны. «Кто говорит?» – «Начальник Генерального штаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным» – «Что? Сейчас? – изумился начальник охраны. — Товарищ Сталин спит» – «Будите немедля, немцы бомбят наши города!». Минуты через три к аппарату подошёл И. В. Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия».

Так вот, в этой длинной цитате из «Воспоминаний», повторяю, гениального полководца верны только географические наименования и фамилии людей. Всё остальное – трагическое измышление, с лёгкой руки военачальника ставшее основанием для всех дальнейших искажений и откровенных инсинуаций в описании начала войны. Ибо ещё в 18 часов 27 минут 21 июня 1941 года В. Молотов доставил в Кремль совершенно точную информацию о времени гитлеровского нападения. Согласно журналу учёта посетителей сталинского кабинета в Кремле, произошла их чрезвычайная встреча. Тут же была подготовлена «сверхсекретная директива» без номера, которую выработали приглашённые через полчаса государственные руководители: председатель Комитета обороны Ворошилов, нарком НКВД Берия, первый заместитель СНК Вознесенский, секретарь ЦК ВКП (б) Маленков, нарком обороны ВМФ Кузнецов, нарком обороны Тимошенко, секретарь Комитета обороны Сафонов. В 20 часов 50 минут к ним подключился начальник Генштаба Жуков, первый зам. наркома обороны Будённый (эти сведения из его дневника!). А в 21 час 55 минут прибыл и начальник Главного политического управления РККА Мехлис. Ещё позже Маленков подготовил секретное постановление Политбюро об организации Южного фронта и Второй линии обороны. Есть ли у кого сомнения на тот счёт, что «такая бумага» прошла мимо Сталина?

Таким образом, с вечера 21 июня всё высшее руководство страны считает войну свершившимся фактом! У всех присутствует, естественно, нервозность, но паники не наблюдается. Особенно у Сталина.

После 24 часов Иосиф Виссарионович действительно отправился на дачу, но уже в 2 часа ночи его разбудил Молотов и сообщил: посол Германии Шуленбург хочет передать меморандум об объявлении войны. «Я еду в Кремль, – сказал Сталин, – а ты прими посла лишь после того, как военные точно доложат, что агрессия началась». Немецкая хитрость с «объявлением войны де-юре» не прошла. Сталин не позволил Гитлеру выглядеть рыцарем, бросающим перчатку перед нанесением удара. Но прежде чем поведать о дальнейших делах «растерянного» Сталина в Кремле, откуда он не выезжал всё воскресенье, зададимся вопросом: почему же, прошла главная хитрость Гитлера с началом войны и почему Сталин упорно сопротивлялся сведениям о её точном начале до вечера 21 июня?

А он и не сопротивлялся вовсе. Вождь их анализировал и твёрдо полагал, что под любым предлогом сможет оттянуть начало войны дипломатическими методами хотя бы на два-три месяца. Несмотря даже на то, что вооружённые стычки с немцами на границе происходили по нескольку раз и каждый день. Но всё равно надеялся! Только с середины весны 1941 года и по 21 июня на стол Сталину пришло 84 (!) предостережений о начале войны. Всего с начала года таких сообщений насчитывалось около двух сотен. Среди них наблюдалось 32 разночтения. То есть указывались различные даты начала вторжения. Сталин знал и то, что сам Гитлер, тоже, как говорится, «меньжуется» с отмашкой (так, одна из дат нападения предполагалась в середине мая, чтобы русские не смогли сжигать зелёные хлеба за собой).

Из дневника И. Геббельса: «16 мая 1941 г. Пятница. На Востоке должно начаться 22 мая. Но это в какой-то мере зависит от погоды». То есть сам Гитлер точно не знал, когда будет наступать. Откуда же это мог знать Сталин?

Вот признание Геббельса: «18 июня 1941 г. Среда. Мы настолько захлестнули мир потоком слухов, что уже и я сам с трудом ориентируюсь. Наш наиновейший трюк: мы планируем созыв большой мирной конференции с участием России». Всё это Сталин понимает так: идёт сложнейшая международно-политическая игра.

Он только вряд ли до конца отдаёт себе отчёт в том, что имеет дело с шулерами-параноиками. Потому что мало-мальски соображающий политик никогда бы не начал войну на два огромных фронта, без элементарнейшей нехватки топлива. А бесноватый Гитлер её начал, очертя голову…

Вернёмся к секретному постановлению Политбюро. Четвёртый его пункт гласил: «Поручить нач. Генштаба т. Жукову общее руководство Юго-Западным и Южными фронтами, с выездом на место». Почему такое, столь неожиданное распоряжение вождя? Кстати, через десять дней он ушлёт на фронт и наркома обороны. Ведь тот и другой военачальники при всех обстоятельствах должны всегда находиться на своих местах. Просто к тому времени Сталин знал, что в недрах военного ведомства вызревал очередной заговор, поэтому и принял меры, как говорят люди из спецслужб «отрыва субъектов от властных рычагов».

Утверждение этого – отличный повод для упрёка в параноидальной подозрительности «усатого», в его стремлении собственные просчёты свалить на других и всё прочее в таком же духе. Только как быть со следующими фактами?

Еще 18 (!) июня командующий самого важного стратегического направления – Западного Особого военного округа генерал армии Д. Г. Павлов получил директиву Генерального штаба о приведении всех приграничных округов в полную (!) боевую готовность.

Его шаги: в 18. 00 приказывает снять с самолётов оружие и боеприпасы. Вся авиация округа оказалась разоружённой! Этого генералу показалось мало, и он отправляет в подчинённые части ещё такое распоряжение: «Приказ от 20 июня о приведении частей в полную боевую готовность и запрещении отпусков – отменить». А сам отправляется в театр. На второй (!) день войны Сталин лично дважды пытается связаться с Павловым. Оба раза вождю говорят: «Дмитрий Григорьевич находится в войсках». Начальник штаба фронта генерал-майор Климовских ни на один вопрос Сталина внятно не ответил. «Разыщите Павлова, – возмутился Иосиф Виссарионович, – и передайте ему: место командующего фронтом на командном пункте фронта». Затем позвонил в Генштаб и сказал: «У вас нет связи с войсками». В это поверить невозможно, но именно так оно и было! Военный историк П. Хмелинский установил: «В отношении связи военные не просто что-то не успели. Все факты указывают, что её вообще не готовили ни к чему, а проще говоря – просто о ней забыли. Подземных узлов связи не было ни одного, даже у Генштаба, и в первые дни войны Сталин и Жуков связывались с фронтами через Центральный телеграф на улице Горького! В резерве Главного Командования частей связи не было совсем. Пренебрежение связью было полным, всепроникающим». Конечно, можно и в данном просчёте обвинить Сталина. Но смысл?

Увы, но военные, как тот же генерал Павлов, всегда скрыто оппонировали Сталину, несмотря на то, что для них вождь ничего не жалел. У него были все основания верить в мощь Красной армии, в создание которой были вложены не только громаднейшие средства, но, можно сказать, и душа народа. Однако именно в первые дни войны военные этого высокого доверия народа и вождя не оправдали.

Характерно в этом смысле воспоминание К. К. Рокоссовского (уж, казалось бы, ему-то, три года сидевшему в тюрьме, сам Бог велел быть обиженным!): «В районе Клеваны мы собрали много горе-воинов. К нашему стыду, все они, в том числе и офицеры, спороли знаки различия. Обратившись к сидящим, а было их не менее сотни человек, я приказал офицерам подойти ко мне. Никто не двинулся. Повысив голос, я повторил приказ во второй и третий раз. Снова в ответ молчание и неподвижность. Тогда подойдя к пожилому «окруженцу», велел ему встать. Затем, назвав командиром, спросил в каком он звании. Слово «полковник» он выдавил из себя настолько равнодушно и вместе с тем с таким наглым вызовом, что его вид и тон буквально взорвали меня».

Вот под командованием (вернее, без командования) таких полковников Красная армия и сдавала советские города пачками. Да, был определённый фактор внезапности нападения, да, сложная сталинская политика, глубинный смысл которой мы так до сих пор и не постигли, в какой-то степени, дезориентировала военных на местах. Но ведь ещё Наполеон на сей счёт оставил великий наказ: «Армия должна каждый день, каждую ночь и каждый час быть готовой к оказанию сопротивления, на какое она способна». И потом — наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова тоже «прессовали» по всем направлениям, но флот-то давал организованный отпор врагу всюду и с первых часов войны. Пограничники не на жизнь, а на смерть сражались за каждую пять родной земли. А вот сухопутчики, откровенно говоря, оказались не на высоте. Особенно подкачали Сталина его любимые «соколы». 322 фашистских самолёта уничтожили на земле 1489 советских.

Правда, было сделано всё-таки шесть тысяч наших вылетов и сбито около 200 самолётов противника. Лётчики Кокорев, Бутелин, Иванов, Данилов, Рябцев, Гудимов, Игнатьев, Макляков в первые же часы войны совершили героические воздушные тараны. Потому что по приказу командования у них на бортах было… снято оружие!

Здесь автор должен подчеркнуть один определяющий момент: он не сталинист. Более того, я считаю, что культ личности нанёс страшный урон Отечеству. Он невообразимо огромен! Вместе с тем я целиком поддерживаю мнение выдающегося современного философа Александра Казина: «Что же касается Сталина, то отделять его от Победы – почти такая же нелепость, как отделять от победы над Наполеоном императора Александра I: отечественные войны вопреки главнокомандующим не выигрывают».

То есть, надо принять одну простую, но безальтернативную вещь: Сталин не был ни убийцей русского народа, ни его спасителем. Он просто был на вершине власти в тех конкретных исторических условиях. И он действовал сообразно понятиям и масштабам того времени. Причём очень чётко и решительно действовал. Мы даже задним числом не сможем его «подправить». Хотя, разумеется, мы теперь все умные и разумные, когда от начала войны нас отделяет 80 лет. А тогда, чувствуя свою особую ответственность за происходящие события, ошибки и просчёты собственные осознавая, Сталин ни на одну минуту, ни разу не выпустил бразды правления попавшим в страшную историческую катастрофу государством.

Но вернёмся в трагическое 22 июня. Врагом атакована западная граница СССР на всём её протяжении. Кому и как об этом объявить? Всё руководство страны считает: должен выступить Сталин: «Мне нечего сказать народу. Пусть Молотов выступит». Даже самые ярые сталинисты полагают, что вождь здесь допустил ошибку. Ничего подобного! Как это для кого-то ни прозвучит кощунственно, но речь шла всё же только о формальном подтверждении начала войны. Время Сталина ещё придёт. Тем более что он единственный из всех своих соратников уже 22 июня отчётливо понимал: страшное всенародное горе растянется на годы. А что следует сказать Молотову, Иосиф Виссарионович подсказал сам и привлек к этой работе членов Политбюро.

В первый день войны в кабинете вождя побывало 16 человек. 10 из них – дважды и более раз. Но мы сейчас не можем себе вообразить даже сотой доли того, что обсуждалось за дубовыми дверями этого кабинета. Меж тем распоряжения и высказывания Гитлера фиксировали 12 стенографисток, ежедневно «выдавая на гора» до 500 страниц!

23 июня Сталин приехал в Кремль в 3. 20 утра и находился на рабочем месте до половины восьмого. Вновь вернулся в 18. 45. Принял 13 человек. (Из «Журнала посещений кабинета товарища Сталина»). В тот же день создана Ставка Главного Командования (ещё не ГКО). Но нашёлся же «некий профессор» В. М. Жухрай, который написал: «Сталин трое суток – 23, 24 и 25 июня 1941 года, пролежал пластом, никого не принимал, без еды». Бредятина полная!

24 июня. Несколько часов заседало Политбюро. Принято восемь важных постановлений. Ни военное командование, ни партийное руководство, ни подавляющее большинство населения ещё не представляют себе всей трагичности тотального немецкого наступления. Сталин принял 20 человек. Образован Совет по эвакуации. В разговоре со Сталиным директора Северного завода М. Попова поразило фантастическое чувство предвидения вождя: «»А где у вас броневые станы?» – «На месте» – «Немедля эвакуируйте их на Урал и в Западную Сибирь». Дело в том, что стан – ключевой компонент в производстве танков. Без него нельзя прокатывать лист в 12 метров длиной и 4 метров шириной».

С этого дня в восточные районы страны стали уходить 7 772 вагона каждые сутки! Никто и никогда в мире не решал задачу подобной сложности. Более того, нынче Россия, даже вместе с объединенной Европой, не сумели бы осуществить ничего подобного.

Американский журналист Сульцбергер назвал перевод промышленности СССР на восток «одной из величайших саг истории», Англичанин А. Верт – «повестью о невероятной человеческой стойкости». Но такие примеры не вдохновляют наших историков на новые исследования.

25 июня. С часу ночи до пяти утра Сталин принял 11 человек. Вновь приехал в кабинет в 19. 40. Принял 14 человек. Берию, Ватутина, Вознесенского и Кузнецова – дважды.

26 июня. С 12. 30 и до 23. 20 Сталин принял 19 человек. По самым скромным подсчётам в этот день Иосиф Виссарионович провёл свыше пятидесяти телефонных разговоров. (В другие дни – многим больше!) Вообще же телефонные переговоры вождя никем и никогда не фиксировались. А ведь, понятно, что Сталин мог в любое время суток позвонить любому человеку и дозвониться до него!

В этот день решён вопрос об эвакуации тела Ленина.

27 июня. Приняты несколько постановлений ЦК ВКП (б) и Совмина СССР: «О порядке вывоза и размещения людских контингентов», «О вывозе из Ленинграда ценностей и картин Эрмитажа, Русского и других музеев», «О вывозе из Москвы государственных запасов драгоценных металлов, драгоценных камней, алмазного фонда СССР и ценностей Оружейной палаты».

Красная армия между тем отступала по всем направлениям. Секретарь Гомельского обкома В. Ф. Жиженков докладывал Сталину: «27 июня группа колхозников Корналинского сельсовета задержала и разоружила группу военных, около 200 человек, оставивших аэродром, не увидев противника, и направляющихся в Гомель. Несколько небольших групп и одиночек разоружили колхозники Уваровического района». Ясное дело, настроения вождю подобные сообщения с мест не поднимали. Он распорядился о создании подвижных контрольно-заградительных отрядов на дорогах, железнодорожных узлах, для прочистки лесов.

Сталин лично ездил смотреть бомбоубежище для руководства страны по улице Кирова, 43.

В Кремле Иосиф Виссарионович находился с 16. 30 до 2. 40 следующего дня. Шестой день войны (равно как и все предыдущие, и все последующие) прошёл для руководителя страны, партии и армии в напряжённом труде. Такой пример. ЦК КП(б) Белоруссии прислал вождю доклад о принятых мерах по эвакуации. Иосиф Виссарионович внимательно прочитал документ (по-иному он никогда не делал!) и позвонил белорусам: «Товарищи, а лошадей вы эвакуировать не собираетесь?» – «Как же, товарищ Сталин, обязательно будем эвакуировать» – «Так почему же о них нет в вашем докладе ни слова?». Вот такая цепкость и собранность по главным делам! Он о сыновьях мог забыть (и часто забывал), но о лошадях – главной тягловой силе страны – и о броневых станах всегда помнил.

К слову, оба родных сына и приёмный Артем Сергеев уже были на фронтах.

28 июня Сталин собрал членов Политбюро и впервые завёл с ними речь о собственном обращении к народу. Он почувствовал: откладывать объяснение со страной больше нельзя. Люди ждут не дождутся от главного коммуниста ответа на вопросы, что с нами происходит и как стало возможно такое, о чём не допускалось раньше и мысли?

Сталин находился в рабочем кабинете с 19. 35. Покинул его в 00. 50 после долгого разговора с В. Н. Меркуловым. Нарком госбезопасности сообщил, что в тыл врага отправлено для диверсионной работы свыше полутысячи человек. Ещё столько же готовится. У Сталина побывали больше десятка человек.

29 июня. Этот и следующий день большинство либеральных историков полагают «пропавшими». Начало этому «пропаданию» положил «великий строитель коммунизма, кукурузник» Н. Хрущёв: «Я знаю, каким героем он (Сталин) был! Я видел его, когда он был парализован от страха перед Гитлером, как кролик, загипнотизированный удавом. Берия мне рассказывал, что Сталин совершенно был подавлен. Буквально так и сказал. «»Я, — говорит, отказываюсь от руководства»», — и ушёл. Ушёл, сел в машину и уехал на ближнюю дачу».

Вторит ему генерал Д. Волкогонов: «Документы, свидетельства лиц, видевших в то время «вождя» (почему в кавычках – он и был вождём!), говорят, что с 28 по 30 июня Сталин был так подавлен и потрясён, что не мог проявить себя как серьезный руководитель. Психологический кризис был глубоким, хотя и не очень продолжительным». Наглая и циничная ложь!

Да, о падении Минска Берия узнал по радио и доложил Сталину. Тот позвонил Тимошенко, но не услышал от него внятного доклада. Вместе с Молотовым и Микояном Иосиф Виссарионович поехал в Наркомат обороны. Примерно полчаса шёл нормальный разговор.

Но Сталина всё больше расстраивало то, что ни Тимошенко, ни Жуков, ни Ватутин совершенно не владеют военной обстановкой на местах. И он взорвался. Микоян напишет, что после этого Жуков «разрыдался, как баба, и быстро вышел в другую комнату».

Писатель И. Стаднюк на основе своих бесед с Молотовым рисует такую картину: «Верно то, что вечером 29 июня Сталин потерял самообладание, узнав, что немцы второй день хозяйничают в Минске. Выходя из Наркомата, он с ожесточением сказал: «Ленин оставил нам великое наследие, а мы, его наследники, всё просрали». Другой писатель Н. А. Зенькович, тоже беседовавший с Молотовым, ещё более обостряет стычку Сталина и военных: «Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное напряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения. Изумлённый такой наглостью военных, Берия пытался вступиться за вождя, но Сталин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу».

Стычка была. Настоящая, мужская. Детали здесь не важны. Другое примечательно. Даже несмотря на то, что вождь убедился в полной некомпетентности руководства Генштаба, он и тогда не потерял самообладания. Вернулся в Кремль, отдал распоряжение об эвакуации из Ленинграда детей.

На заседании Совнаркома и ЦК ВКП(б) было принято секретное постановление о переводе 18 наркоматов и главных управлений в восточные районы страны. Было также поручение Молотову переговорить с послами США и Великобритании. Только после этого Иосиф Виссарионович уехал на дачу. А не «сбежал», «укрылся» от своих соратников, «полагая, что они его арестуют». Всё это чушь собачья! Предатели памяти вождя обеляли себя задним числом. Вот что пишет по этому поводу историк А. Б. Мартиросян: «Ведь им же надо было показать, что не Сталин, по их версии, «плохой да дурной на голову», а они «кристально» подлые мерзавцы, спасли страну, заставив Сталина вернуться к активной работе! Но Сталин не зря называл их никчемными котятами, которые ничему не хотят учиться. Так оно и вышло. Ведь даже солгать-то по-умному и то не могли. К примеру, в изложении одного из самых изощрённо лживых, на мой взгляд, членов Политбюро А. И. Микояна в истории с этими двумя днями «Сталин выглядел совершенно спокойным, рассудительным, адекватно воспринимающим обстановку, нормально ведущим полемику и соглашающимся с трезвыми рекомендациями». Потому что прав Молотов, однажды изрёкший историку Г. А. Куманёву: «Всем нам очень повезло, что с самого начала войны с нами был Сталин».

30 июня. Совнарком СССР утвердил мобилизационный народнохозяйственный план на 3-й квартал 1941 года. Без Сталина. Хотя вождь этот план и смотрел, сделав на нём 44 пометки. Весь день он провёл на даче в Кунцево. Вопрос с военными он для себя решил. Через Жукова передал, чтобы незадачливого Павлова вызвали в Москву. Это коней на переправе не меняют, а ослов очень даже можно и нужно менять.

Оставалась ещё важная проблема – выступление перед страной. Кто хоть изредка перо в руках держал, должен понимать, сколь это не простое дело: в такое архисложное время обратиться к народу и быть им понятым. А ведь у Сталина не наблюдалось десятков помощников и полсотни спичрайтеров, что стало модой после Хрущёва.

Вождь сам обдумывал каждое слово. «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!». Таким возвышенным слогом писались тысячи лет назад Нагорные проповеди.

Работу над речью прервали приехавшие соратники. Их предложение насчёт создания ГКО, Сталин оценил сразу. Берия «подработал» и список членов: Ворошилов, Молотов, Маленков и он, Берия. Председатель – Сталин. «Нужно включить Микояна и Вознесенского. Всего семь человек пусть будет», – высказался Иосиф Виссарионович. Берия возразил: «Если мы все будем заниматься в ГКО, то кто же будет работать в Совнаркоме, Госплане? Пусть Микоян и Вознесенский занимаются работой в правительстве и Госплане». Занятый своими мыслями, вождь не стал перечить.

Л. М. Каганович потом скажет: «Мировая военная история не знала такого командования, которое сосредоточило бы в одном кулаке, в одних руках промышленность, сельское хозяйство, железные дороги, снабжение, армию и военную коллегию руководителей. Всё было сосредоточено в одном кулаке – в Государственном комитете обороны».

Остаётся добавить, что воюющая Германия ничего даже близко не смогла противопоставить ГКО.

1 июля. В открытой печати опубликовано постановление Верховного Совета СССР, ЦК ВКП (б) и СНК СССР «Об образовании Государственного комитета обороны». Первое его постановление – «Об организации производства средних танков Т-34 на заводе «Красное Сормово»». К 1942 году должно быть выпущено 3000 машин. И они будут сделаны! Потому что Сталин понимал: воевать нам предстоит ещё очень долго. Примечателен в этом смысле приказ НКВД СССР, вышедший в это же время за № 00837 о формировании 15 стрелковых дивизий для передачи их в действующую армию. Сталин перестал доверять руководству Наркомата обороны и вскоре, как мы знаем, взял на себя все его функции. Когда Жукова отправляли на фронт, он спросил почти скептически Сталина: «А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке» – «Не волнуйтесь, товарищ Жуков».

Уже цитируемый здесь Мартиросян так комментирует сухие строки приказа №00837: «Пять стрелковых дивизий формировались в Московском военном округе. То есть Сталин уже знал, что в результате бесславного командования армейского генералитета войска вермахта могут докатиться до Москвы. За счёт кадров НКВД уже тогда начали формироваться горнострелковые дивизии. Сталин и Берия предвидели один из основных векторов гитлеровской агрессии после Москвы – на Кавказ».

А 3 июля 1941 года Сталин обратится по радио к народу. Далеко не лучший оратор – не Цицерон уж точно, он тем не менее содержанием своей речи сумел вдохновить веру соотечественников в то, что враг будет разбит, а победа будет за нами.

Таким образом, в самые первые и самые критические дни войны Сталин все её проблемы взвалил на свои плечи, не увиливая ни от трудностей, ни от ответственности. И, слава богу, ни разу за всю войну не терял присутствия духа, своей поистине стальной воли, которая, опять-таки, что бы кто ни говорил, ни писал, была малой динамо-машиной в гигантском механизме воюющей страны.

Другой вопрос, что работала та динамо-машина не всегда самым эффективным образом по нашим нынешним понятиям, но иной, честно говоря, ни в державе, ни в армии не наблюдалось. Ведь это же факт, что за долгие годы войны не появилось личности, которая хотя бы приблизилась к масштабу и уровню Сталина. Притом что условия в то время для государственного и полководческого восхождения выдались, согласимся, весьма неплохие.

P. S. В основу публикации положены сведения из двухтомника историка Павла Фёдоровича Николаева «100 дней Иосифа Сталина».

Михаил Захарчук – полковник в отставке

Источник: «Столетие»